Пробегает утренний ветерок, и в сумраке наступающего дня между домиками появляются мужские фигуры, закутанные в длинные пончо, в цветных шерстяных шапочках, со свернутыми парусами, реями и длинными, узкими веслами на плечах. Рыбаки выходят на лов с дующим в это время попутным ветром. Восточная часть неба желтеет, и в седьмом часу над зубчатой грядой заснеженных великанов появляется огненный диск солнца. Обычный день острова начался.
На возвышении у церкви стоят юноши в свитерах или дешевых пиджаках, шапки у них глубоко натянуты на уши, шея и подбородок обмотаны толстыми шерстяными шарфами. Руки зябко засунуты глубоко в карманы. То тут, то там кто-нибудь обронит словечко. Все с интересом ловят новости о жизни в деревне и отплывающих рыбаках.
У обоих источников питьевой воды оживленно. Мягко ступая босыми ногами, сюда подходят женщины, у них большие темно-коричневые глиняные кувшины с узким горлом. Минуты ожидания, пока источник освободится, заполнены приятной беседой на звучном быстром аймарском языке. Одеты женщины в шерстяные недлинные юбки ярких цветов: красные, зеленые или сине-зеленые, широкие, перехваченные в поясе 34 тесьмой. Зеленые, синие, красные блузы составляют вместе с юбкой пестрый наряд. Холодно, и поэтому у всех без исключения на плечах рыжевато-коричневые накидки «лихля», спереди застегнутые большой английской булазкой (старинные бронзовые или серебряные булавки стали теперь уже редкостью). Черные волосы сплетены в две косы, свободно связанные на спине нарядным шерстяным шнуром с подвесками. Женщины или совсем без головного убора, или в излюбленных котелках. Набрав воду, они завязывают кувшин в пестрый полосатый платок, называемый агуайо, причем так ловко, что не разливают ни капли воды, и с этой ношей идут домой.
Индейских женщин я, вероятно, ни разу не встречал без ноши на спине. Утром и после полудня это большой глиняный кувшин с водою, иногда вязанка ботвы с бобами, горохом или ячменем, иногда картошка или ока с поля, а когда всего этого нет, то непременно черноволосый, черноглазый вава, то есть младенец, который лучше всего чувствует себя на маминой спине. С этой живой ношей ходят на поле, на рынок, работают и танцуют.
Около домиков играют индейские дети, в юбочках из пестро-узорчатой хлопчатобумажной ткани или в одежде, сшитой из мешка из-под муки или сахара, с горделивой надписью «Индустрия боливиана» на животе или на заду, как будто для того, чтобы никто не сомневался в их происхождении. Они сплошь босые, на редко причесываемой голове непременная пестрая шапочка с ушами. О мытье у них весьма слабое представление: ведь вода в озере так холодка!
Ребята повзрослее работают. Большинство мальчиков одето в хлопчатобумажные техасские штаны, необыкновенно заношенные и выгоревшие, свитера, куртки или пиджаки разных цветов, доставшиеся, как правило, от взрослых. На ногах у них как эмблема будущих мужчин сандалии из старых автомобильных шин, из которых торчат почерневшие пальцы, закаленные холодом и твердыми камнями острова. Девочки — это в миниатюре их матери. Те, кто побольше, с непременными котелками на черноволосых головах. Некоторые из восьмилетних или одиннадцатилетних пасут на скудных выгонах нескольких овечек, двух-трех черных или коричневых поросят. Вот мальчуган гонит черную свинью с восемью поросятами величиной с кошку. Три из них черных, пять рыжевато-коричневых. Бегают, как мышки, и всюду стараются сунуть свои любопытные рыльца. С ними много хлопот, уж очень они непоседливы, а старая свинья, поглощенная поисками пищи на болотистых берегах озера, не обращает на них никакого внимания.
Три мальчика играют в кости — увлеченно, как все мальчишки на свете, но тихо, сосредоточенно. Через плечо на лямках у них висят полотняные сумки. Звенит колокольчик. Кости исчезают в карманах грязных штанов, мальчишки вскакивают и мчатся к бывшей асьенде. Это те счастливчики, которые ходят в школу. Школа размещена в двух маленьких плохих комнатах, где ученики сидят на обломках досок, положенных на камни. Дерево здесь ценная и дорогая вещь, а камень — единственное, чего на острове избыток. И все-таки этих детей можно считать счастливыми, поскольку они постигнут по крайней мере основы грамоты, научатся читать и писать.