Она не чувствовала себя беременной. Ничто в ее теле, если не считать тошноты, не говорило о том, что в ней развивается новая жизнь.
— Так будет до четвертого месяца, — объяснила ей мать. — До того дня, когда ты почувствуешь впервые, что ребенок шевелится. Легкие, почти незаметные толчки, но с этого дня ты будешь понимать, что кто-то в тебе живет.
В ожидании осознания этого события Сара попыталась взглянуть на него как можно яснее.
Желала ли она этого ребенка, как объявила родителям… или сохранила его, потому что испугалась Джейми? Она, которая всегда трезво анализировала события, проводила «хирургический» самоанализ, не знала, как ответить на этот вопрос.
Время шло быстро, вскоре будет поздно делать аборт, а она до сих пор не могла принять решение. Ночью Саре снился Джейми, проникающий на территорию университета, выплескивающий ей в лицо серную кислоту или сбивающий ее краденой машиной. Она с криком просыпалась и видела у кровати Эстер с «Глок-17» в руке. Сара ненавидела этот модный пистолет, больше похожий на детскую игрушку, чем на оружие.
Она с нетерпением ждала момента, когда ультразвуковое обследование позволит определить пол ребенка. Хотела сделать транспарант, где крупными буквами напишет одну фразу: ЭТО БУДЕТ ДЕВОЧКА! Этот транспарант она будет носить каждый раз, как только придется выходить на улицу, чтобы Джейми мог его видеть. Может быть, тогда он перестанет ее преследовать?
Вечером, когда Сара особенно нервничала, она спросила у Эстер:
— Вы что-нибудь заметили? За мной следят? Да или нет?
— Я ничего не видела, — откровенно ответила крупная женщина со стриженными волосами. — Однако это ни о чем не говорит. Я знаю таких типов. У них дар оставаться невидимыми, как у индейцев. Когда я работала в полиции, пару раз ездила на болота по делам следствия. Эти места вне цивилизации, там живут семьи, которые почти не имеют контактов с цивилизованными людьми. Складывается впечатление, что время сделало скачок назад на столетие. Там есть люди, которые никогда не держали денег в руках и испокон веку занимаются обменом, как индейцы. У них свой язык, свои привычки… все очень специфическое.
— Вы думаете, они действительно могут украсть моего ребенка?
— Да, их угрозы надо принимать всерьез.
Ультразвуковое обследование подтвердило опасения Сары: она носила мальчика. Теперь не осталось ни одного шанса, что Джейми оставит ее в покое. Чтобы забыть страхи, Сара с головой окунулась в учебу и начала публиковать то здесь, то там свои первые литературные тексты. Она знала, что никогда не станет большим писателем, но ее рассказы нравились молодым читателям и пользовались большим спросом. Издатель, специализирующийся на книгах для детей, предложил ей у него печататься. Сара согласилась без колебаний, потому что видела в этом самое простое средство заработать на жизнь, сидя дома, и создать необходимый первоначальный капитал, когда на нее свалятся заботы о ребенке. Сара попыталась собраться, чтобы заглушить нарастающую панику.
Она не хотела этого малыша, ей его навязали. «Он явится на свет слишком рано, — нашептывал ей зловещий внутренний голос, — ты еще так молода, ты не успела пожить. Он займет собой лучшие годы твоей жизни».
В университете положение беременной женщины очистило вокруг нее пространство. Парни от нее шарахались, девушки избегали. Даже Дженнифер, ее бывшая соседка по комнате, отстранилась. Их интересы больше не были общими. «Я теперь в другом лагере, — констатировала Сара. — Для них я стала взрослой, той, с кем нельзя развлекаться».
Дело Джейми Морисетта вылезло наружу. Скрытая угроза, витавшая вокруг Сары, пугала ее сокурсников. Присутствие Эстер — плотное, безмолвное — провоцировало разные толки. Парни называли Эстер «железной лесбиянкой» и при ее приближении быстро исчезали.
Вокруг Сары образовалась пустыня, и когда пробил час вручения дипломов, никто не пригласил ее на праздник. «Действительно, хороша бы я была со своим огромным животом и в тоге!» — усмехнулась про себя Сара.
Теперь ребенок шевелился. Сара чувствовала себя как кит, выброшенный на мель. Она вынуждена была прервать литературную работу, потому что бегала в туалет все чаще и чаще. Роды предполагались летом. Жара ее донимала, и она больше не выходила из своей маленькой квартирки, где кондиционер был включен во всю мощь. Джейми не подавал признаков жизни в течение семи месяцев, однако Сара была убеждена — он рыщет под окнами.
Как раз в это время на семью Девонов обрушились неприятности. Биржевой крах, вызванный обвалом азиатских рынков, привел отца Сары на грань разорения. Девоны оказались вынуждены пересмотреть свой образ жизни не в лучшую сторону под угрозой требований кредиторов.
В середине июля к Саре вдруг приехала Сесилия, постаревшая, с постной миной.
— Доченька, — объявила она, как только сделала глоток чая, — я буду с тобой откровенна. Дела твоего отца пошли на спад. Скорее всего мы не сможем платить гонорары твоей телохранительнице… даже оплата аренды этой квартиры будет слишком тяжела для нашего финансового положения. Тебе придется вернуться домой. К тому же мы, видимо, должны будем поменять квартал на менее… дорогостоящий.
— Дела так плохи? — запинаясь, пробормотала Сара.
— Да, твоя беременность, угрозы, повисшие над тобой, — все это потрясло отца. Последние месяцы он был менее внимателен и не сумел предусмотреть бури. Я верю, что голова у него по-прежнему прекрасная, но сегодня он пьет горькую чашу, как и все его клиенты. Крах его обескровил. Нужно время, чтобы снова подняться… особенно в таком возрасте.
Сара замерла. Обвинение было недвусмысленным.
— Ты всегда была ужасно избалованной, — продолжала Сесилия, — но сегодня тебе нужно привыкать к жизни гораздо более скромной. Я бы очень хотела, чтобы ты подумала, как содержать себя и ребенка после его рождения. Мы не сможем больше тебе помогать финансово. Будет хорошо, если нам, твоему отцу и мне, удастся удержаться на плаву. — Она вздохнула и закрыла лицо руками. — Ты молода, и тебе не будет слишком трудно все начать с нуля, но я… я… Даже не знаю, хватит ли у меня сил. Такое впечатление, будто я вернулась на двадцать пять лет назад, во времена перед замужеством. Никто из наших друзей не захочет к нам приходить, и никто не станет нас приглашать. Надо будет привыкать жить в одиночестве, без прислуги, самой отвечать на телефонные звонки…
Казалось, женщина сейчас расплачется, но она взяла себя в руки.
— Ты будешь жить у нас, — продолжала Сесилия. — За это время найдешь выход из затруднительного положения, связанного с рождением малыша. Потом… Либо тебе придется работать, либо найти мужа. Повторяю еще раз: у нас больше нет средств поддерживать тебя, а я слишком стара, чтобы нянчиться с ребенком.
«Разве ты это когда-нибудь делала?» — спросила себя Сара. У нее не сохранилось никаких воспоминаний о материнской нежности, за исключением семейных праздников, когда Сесилия щедро выставляла напоказ свою любовь к дочери в присутствии множества свидетелей, сидевших за столом. Сара вспоминала постоянно сменявших друг друга нянь: англичанок, немок, — и все называли ее «мадемуазель».
Эта перемена в обстоятельствах усилила тревогу Сары. Эстер, получив свой последний чек, испарилась без лишних сантиментов. Вопрос о продолжении наблюдения до родов больше не стоял.
— Мы потратили слишком много денег на все эти сказки! — возмущалась Сесилия, когда ее дочь бестактно заикнулась об этой проблеме. — Этот хулиган, Джейми Морисетт, за все время не подавал признаков жизни. Ты слишком наивна и впечатлительна, приняла его хвастовство за правду. За семь месяцев он забыл о тебе. И потом, не такое уж он животное, чтобы не понимать: если ребенок исчезнет, именно он будет подозреваемым номер один. Я никогда не верила в эти угрозы, но твой отец, когда дело касается тебя, забывает об объективности. Эта история смешна, и она нам дорого обойдется во всех смыслах.