По глазам Келли он понял, что та колеблется, поэтому решил пустить в ход последний козырь:
– Кроме того, после ночного происшествия тут мне будет безопасней, чем в городе.
Хотя слова эти лишь с натяжкой можно было считать правдой, но и абсолютно лживыми назвать их тоже было нельзя.
В памяти Келли всплыло залитое кровью тело Калеба.
– Шериф так и не выяснил, кто в тебя стрелял?
– Нет.
Она опустила глаза на стоящую на коленях миску с яблоками, размышляя, как следует поступить. Было бы чистым безумием позволить Калебу остаться. Ведь нельзя отрицать, что их тянет друг к другу. Даже сейчас ей хотелось встать, коснуться его, обнять, прижаться к его груди, почувствовать его губы. Разве сможет она, ежедневно встречаясь с ним, разговаривая, слыша его голос, продолжать на него злиться?
– Я переночую с ковбоями, – мрачно сказал Калеб. – Завтра осмотрюсь, погляжу, что нужно сделать. Ты ведь пойдешь на похороны?
– Погоди! Я еще не сказала, что позволяю тебе остаться.
– Мне что, упрашивать тебя надо?
Калеб тут же сложил руки на груди и с мольбой произнес:
– Ну пожалуйста, Келли, разреши мне остаться!
– Прекрати!
Он окинул ее торжествующим взглядом.
– Увидимся завтра с утра.
С этими словами он вышел за дверь, а Келли в растерянности заметалась по дому.
Вот, наконец, он здесь, на ранчо.
И она будет встречать его каждый день.
Но хотя Келли и ругала себя за слабость, мысль о том, что он постоянно будет рядом, заставляла сердце быстрее биться в груди.
Немного успокоившись, она вытащила из миски яблоко, и принялась чистить его. Калеб любит яблочный пирог.
Глава 26
Келли сняла шляпку и вынула из волос шпильки. Подойдя к окну, выглянула в сад. Похороны очень расстроили ее. Хотелось надеяться, что еще долго ей не придется присутствовать на столь грустной церемонии. Она вспомнила похороны Дункана Страйкера, на которых собрались самые влиятельные жители Шайенна, потом похороны своей матери. Тогда на кладбище пришло лишь несколько человек, и никого из них и на порог бы не пустили в дома местной знати.
У могилы Джо Бригмэна собрался едва ли не весь торговый люд города. Джо прожил тут многие годы, его здесь все знали и уважали. Его жена Эмили, казалось, за три дня постарела на десять лет; Энжела, напротив, в своем траурном платье и вуалетке выглядела просто прелестно.
После похорон Эмили пригласила Келли зайти к ним, но девушке удалось уклониться, сославшись на сильную головную боль. А вот Калеб, подхваченный под руку Энжелой, исчез.
Келли поморщилась: Энжела без конца вертелась вокруг Калеба, висела у него на плече, пока священник читал отходную молитву, рыдала на его груди, когда отпевание закончилось. Было очевидно, что Энжела Бристол самым бессовестным образом заигрывает с метисом. И Келли чувствовала, как, глядя на эту парочку, едва ли не зеленеет от гнева.
Присев к туалетному столику, она принялась расчесывать волосы, но отвлечься ей не удалось – перед глазами то и дело вставали картины, в которых неизменно присутствовал Калеб: вот он выражает соболезнования Эмили Бригмэн; вот стоит у могилы, его серые глаза печальны; а вот помогает Энжеле забраться в коляску, чтобы отправиться обратно на ранчо.
Даже когда приступ ревности отступил, мысли о Калебе все так же тревожили ее. Она вспомнила его танец с индейцами, дикий и необузданный, словно он был один из них, и еще вспомнила, как, склонившись над нею, он шептал ей сладчайшие обольстительные слова.
Келли смахнула с ресниц слезы. Ей хотелось стать его женой, хотелось жить с ним на ранчо. Она представляла, какой счастливой будет их семья, как каждый год они станут вместе ездить в резервацию и отвозить индейцам скот и продукты.
Взгляд уперся в дверцы платяного шкафа. Там, завернутое в несколько слоев оберточной бумаги, лежало свадебное платье, которое ей так и не довелось надеть. Она проплакала несколько часов, укладывая его в шкаф. Погруженная в горе, она снова и снова примеряла его, проводила пальцами по нежной ткани. Надо отослать его обратно, подумала Келли, но потом решила, что лучше оставить его в память об…
Вдруг она услышала, как открывается дверь спальни, удивленно подняла глаза и увидела в зеркале фигуру Калеба, стоящего в дверном проеме.
– Нужно было постучать, – сухо бросила она через плечо.
– Я стучал.
– Значит, я не слышала. В чем дело?
Калеб пробормотал под нос проклятия, удивляясь, как этой девчонке удалось пленить его. Ни одна другая женщина не способна была пробудить его сердце, и ни над одной не было так сложно одержать победу. Прежде у него никогда не возникало проблем с женщинами. Даже когда они узнавали, что он полукровка, это не имело никакого значения. С двенадцати лет он замечал, как девчонки заглядываются на него.
Сначала он не понимал, в чем дело, но однажды, когда ему было почти пятнадцать, подслушал, как о нем судачили две взрослые женщины. Калеб прибежал домой и стал рассматривать себя в огромном мамином зеркале, впервые обращая внимание на собственную внешность. Калеба забавляло, что белые женщины находят его привлекательным, что их интригует медовый оттенок его кожи, что они восхищаются шириной его плеч и тем, как он улыбается. Что ж, время от времени стоит этим пользоваться, решил он тогда.
Калеб нахмурился. Келли ему больше не верит. И, возможно, теперь уже никогда не поверит. И все же он добьется ее – любыми средствами, но добьется. Может, она потому и сторонится его, что страстно хочет принадлежать ему, хочет, видимо, даже больше, чем может себе представить. Он не раз подмечал ее долгие скрытые взгляды, видел, как она дрожит, стоит только ему появиться рядом. От него не укрывались крохотные искорки желания, вспыхивающие в ее глазах, а когда они касались друг друга руками, он чувствовал, как между ними пробегает электрический ток.
Слабая улыбка тронула уголки его губ. Он добьется Келли Макгир, потому что любит ее – любит ее упрямство, ее наивность. Ее лицо ничего не может скрыть, а глаза так чисты и невинны! Она нужна ему – так же, как нужно хорошее виски, чтобы утолять жажду, как свежий воздух, чтобы дышать.
– Я спросила, в чем дело, – напомнила Келли, мечтая, чтобы он прекратил пялиться на нее, словно голодный волк на кролика.
– Южное пастбище, мисс Макгир, – ответил Калеб. – Я пришел спросить, как вы собираетесь поступить с южным пастбищем.
– Вы же управляющий, – бросила она. – Поступайте, как считаете нужным.
Она смотрела на Калеба, ненавидя его за то, что он заставляет ее так его любить, ненавидя себя за то, что он все еще волнует ее. Она не могла прогнать воспоминания о том ненастном вечере, что они провели в хижине, не могла заставить себя забыть, как чудесно было лежать в его объятиях, когда он пробудил в ней настоящую женщину.
Последовала долгая пауза, потом выражение глаз Калеба изменилось. Он тоже не забывает того, что случилось в хижине, поняла Келли, не забывает ни на минуту. Стоит ей сказать лишь слово, и он снова обнимет ее, обнимет прямо сейчас, здесь – и все повторится. К огромной своей досаде, Келли поняла, что очень хочет, чтобы это произошло.
Глядя на Келли, Калеб легко угадывал ее мысли. Ему хотелось сказать ей, как он любит ее, но он чувствовал, что может хоть целую вечность клясться в любви, а она все равно не поверит ему.
Но самое печальное заключалось в том, что у нее и не было причин верить ему.
– Это все, мистер Страйкер?
– Да.
Вздохнув, он вышел из комнаты и затворил за собой дверь.
В течение трех следующих недель Келли старалась по мере возможности избегать встреч с метисом и общалась с ним лишь в случае необходимости и только когда надо было обсудить темы, касающиеся дел на ранчо.
Она выслушивала его отчеты о клеймении и кастрировании скота, о подготовке загонов к следующей весне и перегоне животных на железнодорожную станцию, о текущих ценах на говядину и перспективах покупки новых бычков.