Таким образом, если отнять три дня от 19 июня, или же прибавить 7 дней к 10 июня, отняв затем один день ("вчерашнее несчастие"), то в обоих случаях получается дата 16 июня. Если же теперь к этому числу прибавить 8 дней, проведённых Плотниковым в лесу, или же прибавить 7 дней к 17 июня (столько времени провёл в лесах Батурин), то в результате получится пресловутое 24 июня – день, в который Барбер якобы прибыл на Кадьяк, день, который так запал в память А. Плотникову. Теперь-то неудивительно, что он так запомнил это число – то был день спасения его от неминуемой смерти. Хлебников же, видимо, просто спутал даты прибытия Барбера на Ситку и на Кадьяк, что также вполне объяснимо, учитывая условия, в которых Кирил Тимофеевич писал своё "Жизнеописание А. А. Баранова". 71 Кроме того, 16 июня старого стиля – действительно праздничный, хотя и не воскресный, день. На это число приходится праздник весьма почитаемого в России св. Тихона Амафунтского.
Относительно датировки Г. Барбера следует отметить, что при ознакомлении с его бумагами (см. Приложение III) создаётся впечатление, что свой бортовой журнал он заполнял задним числом, не совсем твёрдо помня даты событий, или же намеренно искажал часть из них. В первую очередь это касается дат 26 и 28 июня (13 и 15 июня по старому стилю). Прочие приводимые им числа гораздо лучше соотносятся с данными русских источников: прибытие американских капитанов 9 июля (26 июня), отбытие с Ситки 22 (9) июля, прибытие на Кадьяк спустя 12 дней 4 августа (22 июля). Вероятно, Барберу труднее было лгать при наличии двух свидетелей, которые могли бы оспорить его утверждения, потому совпадение его датировок с русскими начинается только после появления американцев в Ситкинской бухте (см. Приложение III).
Таким образом, крепость Св. Архистратига Михаила (Михайловская, Ново-Архангельская или просто Ситхинская) была захвачена тлинкитами, скорее всего, 16 июня 1802 г., в понедельник, в день Св. Тихона Амафунтского. Исходя из этого можно попытаться восстановить и всю хронологию событий весны-лета 1802 г. (см. Приложение II).
На великий совет вождей, который состоялся зимой 1802 г. в Хуцнуву-куане (о. Адмиралти), съехались представители целого ряда куанов: акойские тойоны Осип (‘AwcA’) из текуеди и Честныга (Djisniya) из тлукнахади, 72 ситкинский Скаутлелт со своим племянником Катлианом, тойоны из Кэйка, Кую, Стикина, Таку и даже "народы особого разговора" – тыкиннцы (Хайда-Кайгани с о. Принца Уэльского?) и чучкан (,cu.cxan, т. е. цимшиан, имевшие тесные связи с рядом тлинкитских кланов 73). Отсутствовали лишь представители "какнауцкого и чилхатского жил". "Тыкиннские" тойоны Канягит и Кустастенс главенствовали на собрании. На их острове стараниями европейских дезертиров была уже выстроена крепостца, они были превосходно вооружены и по окончании совещания раздали его участникам "множество пороха, свинца и прочих снарядов, и сколько-то больших пушек." 74
Стоит особо отметить, что в это время в Хуцнуву зимовало американское судно "Глобус" под командованием Уильяма Каннингема. В октябре 1801 г. оно подверглось нападению индейцев-Хайда в маленькой бухте близ Скидегата (о-ва Королевы Шарлотты), когда погибли два матроса и капитан Бернард Мэджи. Каннингем, как старший помощник, принял на себя командование судном и привёл его на зимовку в Хуцнов. 75 И. А. Кусков сообщал, со слов своих индейских информаторов, что именно начальник "зимовавшего на хуцновском жиле американского судна" заявлял тлинкитам, что американцы "больше ходить судами к ним не будут, не имея на промен довольного количества бобров, и, сказав прямо, ежели они не истребят Ново-Архангельской нашей под Ситкой крепости и партии, да и сами они колюжские обитатели через то лишаются своих выгод." 76 Отсюда логически вытекает, что Каннингем либо участвовал в совете вождей, либо имел к нему достаточно тесное отношение, а слова его имели вес для собравшихся тойонов. Также необходимо отметить и то, что в июне 1802 г. "Глобус" будет находиться среди тех трёх иностранных судов, которые войдут в Ситкинский залив вскоре после гибели русской крепости и, более того, он будет занимать среди них главенствующее положение: именно на его борту будет заседать "военный совет" трёх капитанов, обсуждающий сложившуюся ситуацию. Из всех трёх кораблей только "Глобус" никогда впредь не посещал селений РАК ни на Ситке, ни на Кадьяке. Учитывая все эти обстоятельства, можно сделать вывод, что именно на Уильяме Каннингеме лежит та доля ответственности за гибель Михайловской крепости, которую обычно возлагают на англичанина Генри Барбера.
Совет вождей постановил с наступлением весны собрать воинов в Ангуне и, выждав ухода с Ситки промысловой партии, напасть на крепость. Партию же намечалось подстеречь в Погибшем проливе "или в каком удобном месте облавить со всех сторон, разбить и потопить, а когда познают каким случаем об истреблении крепости… заманить в Ледяной пролив." 77 Партией должны были заняться воины Кэйка-Кую, ненавидевшие партовщиков за убийство своего вождя и его семьи. Акойцы Осип и Джиснийя получили задание разгромить Якутат, для чего их особо одарили "порохом и снарядами". Любопытно, что в ситкинской легенде инициаторами нападения выступают именно ситкинцы, а не "тыкиннцы", как в русских источниках. Вероятно, не все ситкинцы и даже не все киксади одобряли замысел нападения на Михайловскую крепость. 78 К числу их, видимо, относился и сам Скаутлелт. Его не устраивала перспектива вести боевые действия на территории своего куана, допускать туда чужих, недавно ещё враждебных воинов (тех же хуцновских дешитан), а в случае неудачи – навлечь на себя гнев и мщение Баранова. Спустя несколько лет, в 1818 г., его племянник Катлиан говорил капитану В. М. Головнину, будто дядя принудил его к походу на русских. 79 Однако если сравнить поведение обоих вождей за период 1799-1804 гг., то станет ясно, что скорее племянник толкал дядю к войне, а не наоборот. Кроме того, чтобы преодолеть колебания Скаутлелта, совет вождей недвусмысленно постановил: "ежели и ситхинские колюжские обитатели не будут в том нападении участвовать, и тех истребить." 80 Правда, поскольку в легендах именно ситка-киксади выступают инициаторами нападения, то можно предположить, что угроза эта относилась не к ним, а к тем из ситкинцев, кто будет противодействовать общим военным усилиям. Так или иначе, но Скаутлелт присоединился к решению совета.
Однако, уже спустя несколько недель после хуцновского совещания толмачки Михайловской крепости индеанки Дарья и Анюшка стали приносить русским тревожные слухи. В. Г. Медведников, которого А. А. Баранов оставил начальствовать на Ситке, был "человек испытанной верности, смелый и храбрый", но, судя по всему, слишком самонадеянный и недальновидный. На сообщения переводчиц он не обращал внимания, считая их, похоже, просто бабьими сплетнями. Не обращал он внимания и на Алеутов, упорно повторявших те же слухи и ссылающихся при этом на "тойона Михайлу". 81 Вполне равнодушно, "почитая за ничто", отнёсся Медведников и к предостережениям самого Михайлы-Скаутлелта. Их он выслушал столь же пренебрежительно, как и ходившие среди туземцев суеверные слухи о грядущих бедах, которые предвещали две белые лисы, пойманные в тот год на Аляске и в Кенаях. 82 Видя беспечность и слепоту русского начальника, старый вождь отступился и окончательно примкнул к воинственным приверженцам своего племянника. Впрочем, не стоит и преувеличивать альтруизма Скаутлелта. Исходя из традиционной индейской практики открывать военные действия лишь спустя несколько месяцев после формального объявления войны, действия тойона можно истолковать и как всего лишь официальное уведомление противника о разрыве с ним дружеских отношений. Тлинкиты, через своего вождя, открыто заявили о своих намерениях, дав противнику возможность изготовиться к войне, однако их обычная неспешность усыпила бдительность русских. Участь Михайловской крепости была решена…