Официант, он же, видимо, бармен, суетился за покрытой пылью стойкой, старательно протирая ее середину. Передо мной, как по волшебству, появился истрепанный листок меню и стакан с прозрачной жидкостью. Жидкость отсвечивала зеленым.
— Ядовитое пойло, — подмигнул мне официант, бросая рядом со стаканом блюдце, полное сомнительного вида сухариков.
Ремарка не прибавила мне желания выпить.
— А съедобное что-нибудь есть? – спросила я, незаметно отодвигая пальчиком стакан с пойлом.
— Все перед вами, — веселился официант. Мой приход, судя по всему, стал для него приятной неожиданностью. Он повернулся ко мне, облокотившись на стойку с другой стороны, и я впервые смогла рассмотреть его лицо.
Худое, с болезненно запавшими щеками, оно казалось изможденным в жидком свете ламп. Черные гладкие волосы, кое-как собранные в конский хвост, явно не знали шампуня. Из-под тонких бровей пронзительным, нервным огнем горели глубоко посаженные глаза. Они обшаривали мое лицо, не задерживаясь нигде дольше чем на миг. Официанта можно было бы принять за представителя канувшей в лету богемы – если бы не этот беспокойный, блуждающий взгляд.
— Мы здесь не для того, чтобы тратить время на еду, — длинные пальцы метнули на стойку еще один стакан, наполнили все той же зеленоватой жидкостью из давно не мытой бутыли.
Судя по лицу, адепт ядовитого пойла вообще предпочитал еду игнорировать.
— Я позвал вас, чтобы обсудить дело, которое перевернет мою жизнь, — пойло исчезло между тонкими губами.
— Как вас зовут? – спросила я.
— Давайте я останусь просто Артистом, ладно? – он снова подмигнул и наполнил стакан.
— Да без проблем, — он нравился мне все меньше, — вы упоминали о хорошем гонораре. Какие у меня могут быть…
— Гарантии? – перебил Артист, опрокидывая в себя жидкость, — мы подпишем договор. Я внесу половину, да я уже говорил об этом. Продам вот это кафе и внесу… А остальное – остальное и еще больше! – вы получите, когда моя слава достигнет пика.
Его стального оттенка глаза заблестели – наверное, пойло подействовало. На пустой желудок-то…
— Деньги и еще кое-что – права на использование моего изобретения. Исключительные права!
До меня потихоньку начало доходить.
— Так вы изобретатель?
— Изобретатель! – патетически воскликнул Артист-официант, погружая пальцы в блюдце с сухариками, — пусть так называют тех, кто сидит в конторах и клепает удивительно новые шипы для зимней резины! Удивительно новые и, конечно, очень, очень нужные!
Последнее восклицание прозвучало как-то особенно горько.
— Мой проект, — наклонившись ко мне, трагическим шепотом произнес Артист-изобретатель, — изменит мир! Изменит всю жизнь, всю эту систему перевернет с ног на голову!
Его дыхание отдавало алкогольными парами. Я отодвинулась. Пустая болтовня порядком надоела.
— Систему уже переворачивали, — сухо перебила я, — и с ног на голову, и обратно. Все результаты налицо. Чего вы от меня хотите? Что мы будем продавать?
— Продавать! – Артист завел глаза к потолку, — для начала я продам вот это кафе! И заплачу вам аванс. А вы расскажете миру обо мне и моем изобретении.
— Да каком изобретении, черт подери?! – рявкнула я.
Артист с размаху хлопнул стаканом о стойку. И начал говорить.
Поначалу из его сбивчивой, путаной речи я не поняла ничего. И лишь спустя время, уловив последовательность в повторяющихся описаниях, я смогла выстроить общую картину.
Артист, конечно, никаким артистом не был – хотя талант у него явно присутствовал. По крайней мере, талант трагически восклицать и доводить людей до рявканья. Поминутно закатывая глаза и отчаянно жестикулируя, он изложил мне историю своей непростой жизни, перемежая ее вставками с обрывочными упоминаниями собственно проекта.
Артисту-изобретателю не так давно исполнился двадцать один год. И он предлагал людям возможность получения дармовой энергии. Что-то там он синтезировал такое, что позволяло бы обойтись без трудоемких процессов выработки и передачи тока.
— Провода! – восклицал он, — генераторы! Гидро… электроса… станции! – очередная порция пойла нетвердой рукой отправлялась по назначению. – Забудьте!
Каким-то боком (я так и не поняла, каким) его изобретение относилось и к пищевой промышленности. Он что-то нес о получении биоэнергии прямо из воздуха и все пытался приложиться к пустой бутыли.
Конечно, его предложение зарезали. Он клялся и божился, что предстал перед комиссией абсолютно трезвым, и я была склонна поверить — пьяным соискателям давали под зад ногой сразу, даже не слушая. А его изобретение просто признали неосуществимым и «заведомо бесполезным». Но, несмотря на уничтожающий вердикт, Артист не сдался. Все свободное время он посвящал своей идее, разрабатывая и уточняя бесконечные новые детали. Результат не замедлил сказаться. Если полгода назад антикафе, доставшееся незадачливому гению от отца, относительно процветало, то сейчас он оставался единственным постоянным посетителем, официантом, барменом и владельцем в одном лице. Проект между тем креп, обрастал подробностями и близился к финалу. Близилось и время очередной проверки. И все шло к тому, чтобы признать бизнес нерентабельным, а Артиста – бесполезным.
— У меня есть всё… Презентации, демонстра…рации! – изобретатель икнул и не глядя сгреб мой стакан, — и мы это продвинем! Они все… они все узнают, поймут! Да!..
Он внезапно замолчал, уставясь тоскливыми глазами в пространство.
— Почему вы выбрали меня? – спросила я скорее риторически, не надеясь, что Артист меня поймет или хотя бы услышит.
— Нашел по… объявлению, — он справился с трудным словом и уронил голову на скрещенные руки.
Я посидела еще немного, глядя, как отражается в сальных волосах перемигивание ламп. Потом встала и пробралась через темный зал к выходу. Дверцы кафе-салуна тихонько стукнули за моей спиной.
Бредя по опустевшим, девственно чистым ночным улицам, я размышляла об услышанном. Неудивительно, что проект завернули сразу же. Скорее всего, комиссия даже не стала утруждаться рассмотрением всех предоставленных материалов. Уже из тех обрывочных сведений, что я смогла получить от пьяного гения, мне стало ясно – это угроза. Его проект бил по всем фронтам. Столпы общества – крупные промышленники, владельцы пищевых комбинатов, разработчики газовых и нефтяных месторождений, инженеры ГЭС – в случае успеха проекта оказывались под угрозой. Дармовая энергия и пища из воздуха – счастье всем и каждому, и никто не уйдет обиженным… Вот только это было счастье завтрашнего дня, в который мы никак не могли шагнуть. А сегодня каждый из нас больше всего на свете боялся оказаться бесполезным. Мы перешли от спекуляций колбасой к барыжению дешевой электроникой, а оттуда – к продажам собственных детей. Всё как-то очень быстро стало очень просто: родился – учился – доказывай. Тебе на это дано целых семь лет: с окончания средней школы и до того, как в твоей личной карточке появится вожделенная запись «индекс 1». Или 2. Или 3 – неважно. Лишь бы не ноль.
Вначале было хорошо. После принятия закона об индексе полезности с улиц быстро и навсегда исчезли надоедливые бомжи, просящие «на хлебушек» ушлые дядьки и обросшие густым ворсом мнимые монахи. По центральному вещанию пустили волну репортажей об «очистке нации от гнили». Столетние дедки недобрым словом помянули энный рейх, всплакнув под рюмочку водки. Прошло несколько запланированных митингов, посудачили бабуси у подъездов. А потом началось.