Ставший уже родным за эти годы Балтимор, словно льет слезы вместе со мной этим вечером, оказавшись в эпицентре накрывшего все Восточное побережье антициклона. Я же, уставившись в окно, глотаю горько-соленые слезы от жалости к самой себе.
За стеклом автомобиля мелькают такие же унылые, как и я, омываемые дождем фасады зданий. Немногочисленные прохожие двигаются по улицам перебежками, стремясь в этот промозглый пятничный вечер оказаться как можно скорее в своих домах. У меня же и дома теперь нет. С тех самых пор, как мы с Мэттом окончили колледж, я поселилась в его квартире на Тридцать третьей Западной улице. Моя мать живет на границе Мэриленда с Пенсильванией в небольшом городке под названием Эммитсберг в полной уверенности, что жизнь одной из трех ее дочерей устроена самым должным образом. Насмешка судьбы? Но я теперь ничуть не в лучшем положении, чем старшая Лора, переживающая развод после восьми лет брака, и младшая Кейтлин, у которой за всю ее жизнь не было ни одного нормального, по ее же собственным словам, мужика.
«Добро пожаловать в семью!» — я уже слышу сарказм в ее голосе.
До дома Эшли в одноэтажном районе города я добираюсь спустя три четверти часа после своего грандиозного фиаско, которое потерпела в одном из лучших ресторанов Балтимора.
Расплатившись с таксистом, я снова выхожу под проливной дождь. Эшли уже ждет меня, высунув нос из-за приоткрытой двери.
— Ты отстойно выглядишь, — оценивает мой внешний вид подруга.
— Я и чувствую себя не лучше, — скулю в ответ на ее ободряющее приветствие.
— Ты же вся промокла! — произносит она, пропуская меня внутрь. — Идём, дам тебе что-нибудь сухое. Если ты умрёшь от воспаления лёгких, то кто будет держать Паркера, пока я буду снимать с него скальп?
— Чего? — смотрю на нее, вытирая ладонью капли с лица, и тут же истерически смеюсь.
— Реакция есть. Иди в ванную! — командует она.
Не проходит и двух часов, как мы с Эшли из взрослых адекватных и серьезных молодых женщин превращаемся в двух глупых школьниц, которые орут, перекрикивая друг друга, слова песни Bad Romance Леди, мать ее, Гаги. У меня, кажется, чуть лучше выходит «О-о-о-о-о-о-о-о-о!», а Эш душевнее выводит «Rah-rah-ah-ah-ah-ah! Roma-roma-mamaa!»
— Эш, у тебя есть сигареты? — прекратив свои вопли, спрашиваю, прихлопнув ладонью рот поющей подруги.
— Ты же давно бросила? — бурчит мне в руку, а затем отводит ее от лица. — А я, как ты знаешь, уже месяц не курю, — с гордостью добавляет она.
— Говори, что угодно, но дай мне сигарету, — абсолютно уверенная в том, что ее сотая попытка завязать с этой пагубной привычкой снова не удалась, требую я.
— Кажется, в машине где-то валяется пачка, — невинно хлопая ресницами, говорит эта заядлая курильщица. Как по мне, ей проще отказаться от еды, чем от никотина.
К ночи дождь стихает. Лишь с деревьев падают тяжелые холодные капли. Прохладный воздух, в котором ощущается пряный запах сырой земли и опавшей листвы, приятно щекочет в носу.
Мы с Эш забираемся на передние сидения ее малолитражки. Подруга вставляет ключ в замок зажигания, опускает стекла и, порывшись в бардачке, достает начатую пачку Marlboro.
— Надеюсь, ты не разучилась это делать, Джо? — хохотнув, щёлкает зажигалкой. — У меня нет никакого желания делать тебе искусственное дыхание.
— Даже не вздумай! — возмущаюсь я. — У тебя жуткий перегар!
— Можно подумать, ты пахнешь лучше? — и ее пьяный смех, должно быть, слышит вся округа.
Несколько затяжек — это то, что мне сейчас необходимо, чтобы в полной мере насладиться потрясающими ароматами осени и жалостью к самой себе. Эшли курит с таким вкусом и удовольствием, что у меня даже язык не поворачивается напомнить ей, что она, как бы, бросила это дело месяц назад.