— Фашисты всегда найдут, чего делать.
Салла улыбнулся. Он повернулся и посмотрел вдаль: перед ним на многие мили расстилалась голая пустыня.
— Может быть, но только не в таком Богом забытом месте, как это.
Инди воткнул лопату в песок.
— Наверное, ты прав. К тому же, Беллоку потребуется официальное распоряжение в трех экземплярах, подписанное в Берлине. — Он взглянул на землекопов. Приступим!
Они принялись с энтузиазмом копать, выгребая песок и отрываясь только затем, чтобы напиться теплой воды из бурдюка. Так они работали до наступления темноты, пока небо над их головами не погасло. Однако и потом прохладнее не стало, от песка по-прежнему шел жар.
Беллок сидел в своей палатке, барабаня пальцами по столу, заваленному картами, рисунками Ковчега и бумагами с расчетами. Он был в мрачном настроении, в глубине души предчувствуя неудачу. Особенно раздражало его присутствие Дитриха со своим подхалимом Гоблером. Беллок поднялся, подошел к умывальнику и плеснул в лицо воды.
— Пропавший день, — сказал Дитрих. — Пропавший день…
Беллок вытер лицо полотенцем и налил себе в стакан глоток коньяка. Он взглянул на Дитриха, затем на Гоблера, эту мелкую сошку, бегающую за Дитрихом словно собачка.
Дитрих, воспользовавшись его молчанием, продолжал:
— Мои люди работали как проклятые весь день — и для чего? Скажи мне, ради чего?
Беллок отхлебнул коньяк и ответил:
— Если основываться на данных, которые я имею в своем распоряжении, то расчеты верны. Но археология— это не точная наука, Дитрих. Мне кажется, ты не совсем это понимаешь. Может так случиться, что мы найдем Ковчег в соседнем зале. Но, возможно, мы до сих пор не обладаем какой-то важной информацией.
Он пожал плечами и допил коньяк. Ему всегда были противны немцы с их мышиной возней, и его невероятно раздражало то, как они вились вокруг него, словно ожидая от него каких-то чудес. Сейчас, однако, он понимал их настроение.
— Фюрер требует, чтобы мы постоянно докладывали ему об успехах, — сказал Дитрих. — Он не отличается терпением.
— Могу напомнить тебе о нашем разговоре с фюрером, Дитрих. Разве я давал какие-нибудь обещания? Я просто сказал, что мы, вероятно, можем рассчитывать на успех, больше ничего.
Никто ему не ответил. Гоблер поднялся со своего места. В свете керосиновой лампы его тень показалась Беллоку неожиданно грозной. Гоблер сказал:
— Девчонка может нам помочь. В конце концов, эта штука была у нее много лет.
— Точно, — согласился Дитрих.
— Сомневаюсь, что она что-то знает, — возразил Беллок.
— Можно попробовать, — настаивал Гоблер.
Беллок сам себе поразился. Почему их угроза расправиться с девушкой вызывает у него такое неприятие? Они вели себя с ней как подонки — пугали пытками, хотя ему было ясно, что она ничего не знает. Откуда у него эта слабость к ней, удивился он, потом взглянул на Дитриха. Как они все трепещут перед своим замухрышкой фюрером, наверное, во сне только его и видят; хотя, еще вопрос, видят ли они вообще сны, ведь воображение у них отсутствует начисто.
— Если ты не хочешь заняться девчонкой, Беллок, то у меня есть кое-кто на примете. Он сразу выяснит, что она знает.
Беллок, не желавший демонстрировать свои слабости, промолчал. Дитрих подошел к выходу, позвал кого-то и через минуту в палатке появился Арнольд Тохт. Он вошел и выбросил вперед руку в фашистском приветствии. В центре его ладони виднелся след от ожога в виде солнечного диска.
— Эта женщина…— начал Дитрих. — Мне кажется, ты знаешь ее, Тохт.
— Да, — ответил тот. — На этот раз мы узнаем ее планы.
— И отмстим за старые раны, неожиданно срифмовал Беллок, глядя на след от ожога.
Тохт смутился и быстро опустил руку.
Только когда стемнело и бледная луна взошла над горизонтом, оттенив густую синеву ночи, Инди со своими помощниками закончили работу. Они зажгли факелы. Диск луны слегка затуманился, на него стали наползать тени облаков; в небе вспыхнули молнии, электрические разряды зигзагами пронзали небо, появляясь словно бы ниоткуда.
Землекопы вырыли глубокую яму, и неожиданно на дне ее показалась тяжелая каменная дверь. Какое-то время все молчали. Потом принесли из грузовика инструменты и, кряхтя и сопя — работа была не легкой, — принялись ее открывать. Когда дверь наконец-то поддалась, за ней они обнаружили подземный зал. Колодец душ. В глубину он был футов 30, стены покрывала резьба и загадочные иероглифы. Потолок поддерживался огромными статуями— хранителями этого священного места. Все сооружение вызывало благоговейный трепет, в свете факелов оно выглядело бездонным, и в этой бездне, как в ловушке, была заключена сама история.
Они приблизили факелы к отверстию и заглянули вниз.
Свет достиг дальнего конца зала, где находился каменный алтарь, на котором стоял каменный же ларец. Пол был покрыт каким-то странным темным ковром.
— В ларце должен находиться Ковчег, — сказал Инди. — Но я не могу понять, что лежит на полу.
Вспыхнула молния, своим светом озарив дно Колодца. Инди вздрогнул и выронил факел из рук, который упал вниз. И сразу же из глубины донеслось шипение потревоженных змей.
Огонь испугал их, и со зловещим свистом они поползли прочь от горящего факела; сотни, тысячи змей — египетские гадюки — извивались на полу, сплетаясь в кольца и вытягиваясь в скользкие ленты. В мерцающем свете факелов пол зала казался ожившим. Только каменный алтарь был свободен от змей, только его они не смогли завоевать.
— Ну почему это должны быть именно змеи? — спрашивал Инди. — Я, кажется, смог бы вынести что угодно, но змеи…
— Гадюки, — уточнил Салла. — Очень ядовитые.
— Спасибо за разъяснение, Салла.
— Ты заметил, как они шарахаются от пламени?
Не время распускать нюни, сказал себе Инди. Ты сейчас находишься так близко от Ковчега, что можешь уже чувствовать его, так что преодолей свое отвращение и начинай действовать. Тысяча змей — ну и что с того?
Кишащий гадами пол был для Инди ожившим ночным кошмаром: змеи часто преследовали его во сне, гнездясь в самых тайных уголках его сознания и вызывая неосознанные страхи. Он повернулся к землекопам.
— Все в порядке. Все отлично. Тут змеи. Уйма. Мне нужны факелы. И масло. Хочу соорудить себе посадочную полосу.
Помощники зажгли факелы и швырнули в Колодец. Змеи заскользили прочь, и на освободившееся место арабы бросили канистры с маслом, а после этого стали на веревках спускать в отверстие большой деревянный ящик. Инди наблюдал за ними, раздумывая про себя, что ему делать со своими детскими страхами, и нельзя ли просто проигнорировать их, как приступы кишечных колик или несварение желудка. Несмотря на то, что он был полон решимости довести дело до конца, одна мысль о том, что придется спускаться вниз, в это змеиное логово, заставляла его содрогаться. Гадюки, свиваясь в клубки и вытягиваясь в ленты, наполняли темноту угрожающим шипением: Инди никогда в своей жизни не слышал ничего более омерзительного. Наконец спустили веревку. Он выпрямился, судорожно сглотнул и, ухватившись за нее, скользнул вниз. Через секунду за ним последовал Салла. На границе света, отбрасываемого факелами, копошились и извивались змеи, скручиваясь в скользкие клубки и переплетаясь в кольца. Тысячи змей…
Инди качался на веревке, не решаясь спрыгнуть, а Салла висел прямо над его головой.
— Это судьба, — произнес, наконец, Инди.
Всем, всем любителям Индианы Джонса. Хотите почитать книги никогда не выпускавшиеся на русском языке, на этом сайте? Пришлите сколько можете, E-maiclass="underline" alexermk.sochi.rambler.ru@rambler.ru. Всего необходимо 3тыс. руб. для заказа книг из Америки.
В палатку, где сидела Марион, вошел Беллок. Он неторопливо приблизился к девушке, и долгое время молча изучал ее, не делая попытки развязать носовой платок, стягивающий ей рот. Что было такое в этом мужчине? Почему каждый раз, когда она видела его, внутри у нее что-то обрывалось? И сейчас она чувствовала, как бешено колотится сердце. Она смотрела на него, злясь, что не может закрыть глаза и отвернуться. Во время их первой встречи, когда ее только поймали, он почти не разговаривал с ней; он лишь пристально изучал ее, так же, как делал это теперь. У него был ледяной взгляд, и все же она была уверена, хотя и не понимала почему, что его глаза могут быть очень нежными. Он выглядел как человек, умудренный опытом, который много испытал и понял в жизни, приобщился к ее тайнам, и, в конце концов — разочаровался. Он был по-своему красив, напоминая ей романтических героев из европейских журналов, тех, что носят белые костюмы и распивают экзотические напитки на террасах своих вилл. Но не это привлекало Марион. Что-то другое. Что-то, о чем она страшилась даже подумать.