Мария Третяк
Индигирка
Вселенная вьётся восьмёркой вокруг корабля, торчащего посреди мёртвого космического пространства. Звёзды, колючие и стеклянные, медленно выедают беззащитные иллюминаторы — чёрные не то от гари, не то от тонировки.
Болтаются шланги, огнетушители, закопчённые детали и противогазы — словом, все внутренности корабля вывернулись наизнанку. Побитый нос волочит за собой эти железные лохмотья, которые раньше были каютами и лабораториями, а теперь — груда космического мусора, раздробленные части тела массивной механической туши.
По пустынным коридорам летает жёлтый блокнот со схематичным, еле различимым изображением какого-то научного деятеля, и на первой же странице нацарапанная карандашом надпись: «Я хотел посвятить себя освоению космоса, а космос был внутри меня…».
Теперь единственный выход для этого огромного железного инвалида — это упасть на ближайшую звезду.
***
Серёжа вздрогнул и открыл глаза. Сон. Просто сон. Просто чёткая последовательность образов, которые рисует мозг. И всё. Он шлёпнул себя по щеке и спустил ногу на пол — в поисках тапочка.
Мышцы размялись и начали тормошить заспанное сознание, чтобы оно привело в порядок все остальные внутренние механизмы. 7:00 — рабочий день начался.
Серёжа снял с горбатой вешалки пиджак, разгладил его, свернул вешалке нос и повесил обратно.
Электронные часы невнятно урчат время, как всегда опаздывая на две с половиной минуты. Маленькие экраны каютного киберуправления пульсируют в хаотичном порядке, отображая то тут, то там состояние всех систем корабля. Серёжа вышел из каюты и направился в Обзорную — единственное место на корабле, где не работает искусственная гравитация и всё ещё можно ощутить невесомость.
***
И снится нам не рокот космодрома…
— Доброе утро, Серёжа.
— Доброе.
— Что ты пел?
Это Наташа, сестра. Она первый раз в космосе.
— Да ничего, знаешь, была такая старая советская песня. Про космонавтов.
— А это правда?
— Что?
— То, о чём ты поёшь?
Генератор шумит. Вдалеке, но очень сильно. Со временем, конечно, привыкаешь, но когда опять начинаешь слышать, очень неприятно: как дрелью в стену. Но ничего не поделаешь — воздух нужен всему экипажу круизного лайнера, а нас тут много…
Где-то перегорела проводка — свет вырубился.
— Серёжа, что это?! Мамочки!
— Не паникуй, Наташ, сейчас всё починят.
Она, глупая, всё боится, что корабль треснет и мы все умрём.
Звёзды заморгали и размножились — на бесконечное количество километров — вверх, вниз, вглубь. На земле очень трудно представить эту бесконечность. Как войну, если ты в ней не бывал: столько песен про неё спето, книг написано, а яснее от этого не становится — только приедается. Так и тут. Хотя в глубоком космосе не как на земле и даже не как на орбите.
Здесь звёзды — это как мошки на белом листе. Когда долго читаешь и вдруг резко посмотришь на лист бумаги: белизна — аж глаза выедает, и бегают по ней такие маленькие чёрные мошки. И чем дольше смотришь, тем их больше. Звёзды — как эти мухи — то пропадают, то появляются. И иногда, от нечего делать, до того на звёзды досмотришься, что не понимаешь, есть они на самом деле или только мухами в глазах бегают.
Пока мы ждём света, я нащупал спинку кресла и, оттолкунвшись, полетел вверх, к главной ходовой системе. Мне показалось, что Наташа должна быть где-то там.
— Серёжа, лети сюда.
Она висит в воздухе и смотрит в огромный иллюминатор. А впереди — туча этих блестящих мух, и каждая — как три наших солнца в обхват.
— Наташа, издалека ты похожа на Маленького принца.
— Ты ж его не любишь.
Молчание и дальний гул генератора. Скоро включат свет.
— Серёж, вот ты говоришь, звёзды, звёзды… Звёзды — это мухи, звёзды волшебны, космос хочешь продвигать… А я домой хочу. К маме.
— Здравствуйте. И что это такое? Мы же договорились, на каникулах мы космос посещаем, а потом уже всё остальное. Сама же жаловалась в прошлый раз, что Катя на пояс Ориона летала, Даша с родителями на Кассиопею, только ты одна дома сидела…
Наташа надула губы и отвернулась.
— Ну ладно, не обижайся. Сегодня маме позвоним.
Атмосфера чуть-чуть разрядилась. Включили свет. Звёзды заспанно зажмурились, и часть из них исчезла.
— Что я вижу… — запищал сзади чей-то противный голос (поправка: не чей-то, Ксюшин), — брат с сестрой зависли перед звёздным небом в ожидании чуда…
— Тебе не нравится — не смотри.
Ксюша закатила глаза и усмехнулась. Она всё время к нам пристаёт. Особенно ко мне. Всегда противная и колючая, как сейчас. Хотя красивая, очень…