Удрака Рамапутра принадлежал, вероятно, к тем брахманистским философам, которые чуждались полемики и разрабатывали свою доктрину, проверяя ее медитативной практикой. В его случае речь идет, если не побояться модернизации, об основывашейся на чистой интроспеции феноменологии сознания. То, что Будду не устроило и его учение, скорее всего свидетельствует о том, что Удрака, как и Арада, настаивал на существовании Атмана, которого он наделял, как мы предположили, чертами абсолюта — ибо что иное может трансцендировать и объектное, и субъектное? В случае правомерности наших построений мы имеем дело с выдающимся мыслителем.
Магандия, который принадлежал к тем, кто принял вызов Будды (о некоторых из них см. параграф 6) — фигура значительно более скромная, но его диалог с основателем буддизма представляет немалый интерес. Трудно, конечно, судить о том, обнаружил ли Магандия вместе с женой на теле Будды 32 знака «великого мужа» и какова была его дочь, это «сокровище среди женщин», в сравнении с дочерьми Мары, но рассказанная история в целом не представляется совершенно невозможной. Более того, за именем Магандии вполне может скрываться одна из значительных философских фигур брахманизма среди тех, кто отважился вступить в полемику с самим Буддой. В одной из сутт собрания Ангуттара-никаи перечислены десять направлений мысли эпохи Будды, в числе которых были указаны и некие «магандики». Буддагхоса видит в них «титтхиков», т. е. брахманистов. Вполне возможно, что интересующий нас брахман принадлежал к этому полутечению-полуклану брахманов[120]. Хотя рассказ о дискуссии Будды с Магандией относится к группе сутт, посвященных теме критики философствования как такового (с позиций буддийского экзистенциального мировоззрения), а потому носит в известной степени литературно-условный характер, сама тема диспута представляется весьма реалистичной для шраманской эпохи. Реалистична и аргументация Магандии, включающая постановку сразу нескольких философских проблем сотериологического порядка. Первая из них: возможно ли существование «практических ценностей» как таковых при отсутствии теоретических? Вторая: возможно ли обоснование конкретных «практических приоритетов» (таких, как «внутренний мир» или «чистота») без обращения к более общим параметрам религиозной практики? Третья проблема: существуют ли критерии, по которым можно было бы судить о результативности той или иной практики, и если существуют, то в чем они?
Позиция Магандии несовместима с позицией Будды, который предстает в этом диалоге порядочным демагогом, отрицающим мировоззренческие основы религиозной практики. Демагогия эта состояла, разумеется, в том, что Будда придерживался определенных «взглядов» и, критикуя «взгляды» как таковые, отвергал на деле лишь те, которые плохо совмещались с его собственными. Аргументация Магандии поэтому попадала в цель, и Буддагхоса, вероятно, выдает желаемое за действительное, сообщая об «обращении» рассудительного брахмана.
14. Поттхапада и Ваччхаготта — паривраджаки-«метафизики»
Уже отмечалось, что паривраджаки объединяли неоднородные с «конфессиональной» точки зрения группы странствовавших философов, среди которых можно различать близких и к антитрадиционалистам, и к традиционалистам. Паривраджаки брахманистской ориентации были, как правило, брахманами по происхождению и увлекались мирскими проблемами — рассуждали об общественном быте, государственном устройстве, политике. В отличие от «диссидентствующих» они значительно большее внимание уделяли проблемам этики и правильного поведения, осмыслению традиционных обычаев и институтов. Как «просветители» они стремились передавать свои многообразные познания самым широким слоям общества. В буддийских источниках обнаруживаются, как правило, их значительные успехи в классических дисциплинах брахманской образованности, о чем косвенным образом свидетельствует и устойчивость их «философского куррикулума»: они обсуждают заданный набор философских проблем. Другие признаки паривраджаков-брахманистов — отсутствие увлечений внешними атрибутами аскетизма и «харизматичности», а также сравнительно лояльное отношение к Будде и его ученикам (в противоположность тем паривраджакам, которые были близки антибрахманистам). Наконец, последний и весьма нетривиальный их признак состоял в том, что в ряде случаев их имена означают прозвища в связи с определенными болезнями и физическими недостатками. Этот признак любопытен тем, что сближает их с учителями науки политики — артхашастры.
120
В Ангутгара-никае перечислены десять религиозных групп времени Будды, в числе которых (под номером 6) названы и māgaṇḍiko, которые расположены в этом списке между паривраджаками и носителями треножника, по всей вероятности, брахманистскими аскетами. См.: [Aṅguttara Nikāya, 1885–1900. Vol. 3. P. 276].