В первой части письма более подробно излагались обстоятельства, в общих чертах обрисованные Гобиндом: настоятельная просьба Шушилы прислать врача, которому она может доверять, и необходимость исполнить эту просьбу, продиктованная нынешним положением Шушилы. Далее следовала обращенная к Ашу просьба помочь Гобинду с лошадьми, проводником и всем прочим, что еще может понадобиться для благополучного путешествия хакима в Бхитхор; деньги на покрытие всех расходов находятся в распоряжении Гобинда.
Покончив с этими вопросами, далее Кака-джи признавался, что беспокоится за своих племянниц и скорее именно по этой причине, чем по указанной выше, сразу согласился отправить Гобинда в Бхитхор.
«Там нет никого, кому они могут доверять, – писал Кака-джи, – и мы здесь не можем полагаться на правдивость сообщений об их благоденствии, поскольку Шушила не умеет писать, а от ее сводной сестры мы до сих пор не получили ни единой весточки, что представляется странным. У нас есть основания считать, что евнух, пишущий от их имени, не заслуживает доверия: в нескольких полученных нами письмах не говорится ничего, помимо того, что обе рани здоровы и счастливы, однако нам стало известно, что дай Гита и по меньшей мере две придворные дамы из числа последовавших за ними в Бхитхор (все трое были преданными служанками и очень любили моих племянниц) умерли, хотя ни в одном из писем об этом не упоминалось ни словом.
Вряд ли мы вообще узнали бы об этом, если бы один торговец, посещавший Бхитхор, не услышал о случившемся и не поведал другому торговцу в Аджмере, который рассказал человеку, чей двоюродный брат живет в Каридкоте. Таким образом, известие дошло до нас в виде всего лишь слухов, но семьи трех упомянутых женщин сильно встревожились и обратились к Джхоти с просьбой спросить у раны, правда ли это. Он так и сделал, и после длительной задержки пришло ответное послание, в котором сообщалось, что две придворные дамы умерли от лихорадки, а дай сломала шею, упав с лестницы.
Рана сделал вид, будто крайне удивлен, что ни старшая, ни младшая рани не обмолвились о произошедшем в письмах к своему дорогому брату, и высказал предположение, что они не сочли смерть служанок настолько важным событием, чтобы сообщать о нем. Здесь он, рана, полностью с ними согласен…
Но мы-то с вами знаем: будь мои племянницы вольны писать по своему усмотрению, они непременно упомянули бы о случившемся. Посему я в глубине души уверен, что евнух пишет под диктовку раны или приспешников раны, хотя не исключено, что я тревожусь попусту и у них действительно все в порядке. Тем не менее мне стало бы легче, если бы я получил возможность узнать все наверное, и, похоже, боги предоставили мне удобный случай. Рана остался доволен Гобиндом, который, как вы помните, излечил его от чирьев, когда бхитхорские хакимы оказались бессильны помочь, и по всей видимости, он сильно недомогает, если позволил Шушиле-Баи попросить Гобинда срочно приехать в Бхитхор, чтобы исцелить его.
Боги вняли моим молитвам, ибо Гобинд сумеет узнать, как обстоят дела у сестер Джхоти, и я велел ему измыслить способ передать вам вести о них, ведь вы проживаете близ границы Раджастхана и сможете переслать сведения в Каридкот. Я бы не стал беспокоить вас, когда бы не знал, что вы тоже имеете причины волноваться на сей счет и, как я, пожелаете удостовериться, что все в порядке. Если же дело плохо, вы сообщите нам, и тогда Джхоти со своими советниками решит, какие меры они примут».
«Если вообще примут хоть какие-нибудь», – мрачно подумал Аш. Хотя князья по-прежнему держали личные армии – «вооруженные силы княжества», огромное расстояние, отделявшее Каридкот от Бхитхора, исключало всякую вероятность военных действий одного против другого, даже если бы правительство Индии дало разрешение на подобные меры, чего оно, разумеется, не сделает. Джхоти мог единственно подать жалобу в надлежащие инстанции – в данном случае британскому резиденту, – откуда она будет переправлена в политический департамент, который перешлет ее в Аджмер и попросит представителя генерал-губернатора поручить должностному лицу, ответственному за часть Раджпутаны, включающую Бхитхор, провести расследование в связи с жалобой и доложить о результатах.
Помня нерасторопность и недоверчивость политического офицера, решительно отказывавшегося думать плохо о ране или предпринимать любые действия, которые могли бы не понравиться начальству в Аджмере, Симле и Калькутте, Аш сильно сомневался, что из расследования выйдет какой-нибудь толк. Особенно если учесть, что политическому офицеру (да и никому другому) ни за что не позволят увидеться и поговорить с любой из рани, которые, разумеется, соблюдают строгое затворничество. Любая попытка настоять на подобной встрече вызовет страшное возмущение не только в Бхитхоре, но и во всей Индии, и в самом лучшем случае будет дано разрешение (да и то вряд ли) на разговор с некой невидимой женщиной, сидящей за занавесом и, несомненно, окруженной людьми из числа приспешников раны, следящих за каждым произнесенным ею словом.