При таких обстоятельствах она едва ли скажет правду, да и не будет никаких доказательств, что за занавесом сидела действительно одна из рани, а не какая-нибудь хорошо подготовленная к разговору женщина из занана. Принимая все это в расчет, подумал Аш, остается лишь глубоко сожалеть, что Джхоти решил проникнуться глупой детской неприязнью к британскому резиденту в Каридкоте…
Он поднял глаза от письма и, встретив спокойный внимательный взгляд Гобинда, спросил:
– Вы знаете, что здесь написано?
Гобинд кивнул.
– Рао-сахиб оказал мне честь, прочитав послание вслух, прежде чем запечатать, дабы я понял, насколько важно беречь его как зеницу ока и не допустить, чтобы оно попало в чужие руки.
– А, – сказал Аш и взял лампу.
Поднесенные к отверстию стеклянной ламповой колбы, два листа толстой индийской бумаги почернели и свернулись, а потом вспыхнули. Аш поворачивал их так и этак, чтобы они лучше горели, а когда наконец язычки пламени подползли к самым пальцам, бросил тлеющие остатки письма на пол и растер подошвой в порошок.
– Вот так. Теперь у рао-сахиба стало хотя бы одним поводом для тревоги меньше. Что же касается остального, то его опасения вполне обоснованны, но несколько запоздали. Если бы в свое время он расторг брачные соглашения, никто не стал бы его винить. Но он этого не сделал, и уже ничего не поправить. Закон и местные обычаи на стороне раны – как и политический сахиб, в чем мы имели случай убедиться.
– Возможно, оно так, – спокойно согласился Гобинд. – Но вы несправедливы к рао-сахибу. Если бы вы знали покойного махараджу, вы бы поняли, что у рао-сахиба не было иного выбора, кроме как поступить так, как он поступил, и позаботиться о том, чтобы бракосочетание состоялось.
– Да знаю, – сказал Аш, резко вздохнув. – Прошу прощения. Я не должен был так говорить. Я прекрасно понимаю, что в тех обстоятельствах он не мог поступить иначе. К тому же дело сделано, и мы не в силах изменить прошлое.
– Такое не под силу даже богам, – невозмутимо согласился Гобинд. – Но рао-сахиб надеется, да и я тоже, что мы с вами, сахиб, сумеем хоть как-нибудь повлиять на будущее.
Тем вечером они больше не разговаривали, потому что Гобинд валился с ног от усталости. Ни он, ни его слуга Манилал прежде не путешествовали по железной дороге и были настолько ошеломлены и утомлены поездкой, что еще спали, когда Аш следующим утром отправился на построение. Он получил возможность продолжить разговор с Гобиндом лишь после службы, ближе к вечеру, но, поскольку он почти не спал ночью, у него было время хорошенько подумать над письмом Кака-джи, а потом (когда страхи за безопасность Джули, вызванные подобными мыслями, стали совсем невыносимыми) над более практическими вопросами – приготовлениями к тому, чтобы Гобинд благополучно добрался до Бхитхора. К осуществлению этого он приступил с самого утра, отправив своего старшего саиса Кулу Рама выбрать и купить пару лошадей у местного барышника и послав Сарджи записку с вопросом, не знает ли он человека, готового стать проводником для двух путешественников, направляющихся в Бхитхор и желающих двинуться в путь завтра же.
Лошади и ответ Сарджи – равно удовлетворительные – уже ждали Аша, когда он вернулся в бунгало: Сарджи писал, что посылает своего собственного шикари Букту (охотника, знающего все звериные тропы и кратчайшие пути через горы), который доведет друзей Аша до Бхитхора; а лошади, купленные Кулу Рамом, оказались крепкими, внушающими доверие животными, совершенно здоровыми и способными, по словам Кулу Рама, покрывать по столько косов в день, сколько будет угодно хакиму-сахибу.
Оставалось решить последний, самый важный вопрос: как наладить сообщение между Гобиндом в Бхитхоре и Ашем в Ахмадабаде, не вызывая подозрений у раны.
Несколько часов кряду они обсуждали возможные варианты во время верховой прогулки по берегу реки, предпринятой якобы с целью испытания приобретенных лошадей, но в действительности для того, чтобы их никто не подслушал. А позже они разговаривали до полуночи в спальне Аша, такими тихими голосами, что Гул Баз, поставленный на веранде с наказом отсылать прочь незваных гостей, не слышал ничего, кроме приглушенного невнятного бормотания.