Весь день я провел в тяжких размышлениях. К вечеру, когда муки стали невыносимы, решил прогуляться. Отец предупредил: "Приходи побыстрее. Вот-вот подойдут свояки с дарами, не заставляй их ждать". Я ушел.
В восемь вечера заявились родственники жены, волокущие подарки. Пришла ее мать, младшая сестра, еще несколько родственников. Принесли огромную деревянную кровать, матрас, простыни, подушки, коврики, цветочные гирлянды, сладости. Все это было красиво разложено, и собравшиеся уселись в ожидании меня. Пробило 9, затем 10, затем 11. А я все не шел и не шел. Наступила полночь. Родители мои сгорали со стыда. Мать жены начала плакать, а меня все не было.
В двух-трех километрах от моего города был холм под названием Малтекди. Там я и сидел вместе со своим приятелем. Приятеля звали Рамдас, он в тот день вернулся из Нагпура и не имел никакого представления о том, что должно было состояться у меня в доме. Струился лунный свет. Рамдас был, как и я, романтик, читал запоем, и мы оба увлеклись разговором К тому же я вовсе не жаждал возвращаться домой. Но ближе к часу Рамдас устал, и мы поднялись.
Домой я добрался около половины второго. Гости уже ушли. Под стеною дома сидела мать. Заслышав мои шаги, к двери вышла жена. Мать что-то прокричала в гневе и отправилась в дом Габу — там на эту ночь устроились все наши.
Мы остались вдвоем, впервые через столько дней после свадьбы. Я поглядел-на нее. Первый раз я видел ее одну, когда рядом больше никого не было. Она смотрела прямо мне в глаза. И я впервые почувствовал к ней жалость. Люди могут причинять боль друг другу оружием или словом, но сегодня я, не поднимая руки и не произнося ни одного слова, всего лишь своим поведением нанес ей беспощадный удар. Нельзя было не понимать это, и не было этому прощения. Я отвернулся, прошелся туда-сюда по комнате и сказал ей: "Сядь’'. Около двери в комнату была приступочка. На нее она и уселась. Я прислонился спиной к стене и снова стал на нее смотреть.
Мне показалось удивительным, что в моем доме, за полночь, так запросто сидит совершенно чужая девушка. Потом я вспомнил, как Она очутилась в этом доме. О чем, интересно, она думала, когда ее привели на смотрины? Боялась ли она, что не понравится, или вовсе ничего не чувствовала в ту минуту? Говорят, что женщины тоскуют по материнскому дому. Но как-то позднее именно эта моя жена по собственной воле рассказала мне, что в ее родном доме молоком поили сначала мальчиков, а если что оставалось, то перепадало и девочкам И, что бы девочки ни делали, с самого раннего детства они осознавали свое второстепенное значение в доме, а потому были готовы выйти замуж за кого угодно и пойти куда угодно, рассчитывая, что там-то и обретут настоящий дом Наверное, и моей жене казалось, что, каким бы мужчина ни был, лучше уж поскорей за него выйти и зажить своей семьей.
А что, интересно, творилось у нее в душе, когда уже было принято решение о браке и она знала, что именно со мной ей предстоит связать свою судьбу? Вероятно, она думала, что жених ее — человек умный, с блеском выдержит экзамены, будет приглашен на достойную работу, вместе с ним она уедет из дома свекрови и они совьют свое собственное гнездо, — так, наверное, ей мечталось? И неужели эти мечты не разрушились из-за моего поведения во время свадьбы или из-за того опыта, который выпал на ее долю со дней свадьбы и до нынешнего момента?
Я решился поговорить с ней. Но, едва заговорив, я не смог сказать ничего из того, что было у меня в мыслях, а свернул на обычную колею и стал демонстрировать ей всю мощь собственного интеллекта. Я говорил о том, чтб входит в круг моего чтения, чтб я думаю об отношениях между мужчиной и женщиной и об их совместной жизни, — естественно, все, что я говорил, основывалось на впечатлениях от прочитанного и моих собственных фантазиях. Я даже и не думал, чтб из всего этого сможет понять сидящая передо мной неграмотная испуганная девушка. Впрочем, все сводилось к тому, что я не держу на нее зла, но свое будущее я представляю совершенно иначе и, по крайней мере сейчас, меня совершенно не привлекает супружеская жизнь.
Наконец я выдохся и сказал: "Пошел спать. Ты тоже ложись, можешь устроиться на этой кровати". Я расстелил на полу небольшую циновку, под голову вместо подушки положил руку и улегся. Жена некоторое время сидела тихо, затем, ни слова не говоря, встала и устроилась неподалеку от меня, прямо на полу. Потом, то ли потому, что я утомился от собственной театральности, то ли потому, что мои ребра стали ощущать жесткий пол под тонкой циновкой, я встал и перебрался на широкую кровать с удобным матрасом Жена тоже встала со своего места и прилегла рядом.