Не скажу точно, было мне тогда семь лет или восемь, но я отчетливо помню тот момент, когда я задал первый из этих вопросов. Вселенной могло бы и не быть, но она существует. Значит, она должна существовать? И если должна, то почему? Я долго искал ответ. Я бы успокоился, если бы нашел любой ответ, потому что я, безусловно, не ищу какого-то определенного ответа. Как вы догадались, я все еще не нашел его, во всяком случае пока не нашел.
Я родился в маратхиязычной семье среднего класса в Западной Индии. В практических целях — таких, как, например, перепись населения, — мы именовались брахманами-индусами и именуемся так до сих пор. Мой отец был агностиком, а мать — стихийной индуской. Когда я был ребенком, из всех богов мне больше всего нравился Шива, известный своей необузданностью. Теперь я законченный атеист. Все складывалось в пользу того, что я должен был бы вести здоровый образ жизни, но не получилось, я даже не мог ни стоять, ни ходить, пока мне не исполнилось четыре года. Я успевал в школе, но никогда не играл (разве только с идеями). Я обожал отца, и мне почти что удалось полюбить мать и сестер. В общем, детство мое было не слишком счастливым.
Мне было около двенадцати, когда я стал детально прорабатывать тот, ранний вопрос. Ну хорошо, пусть мир существует во всей своей беспорядочности, но почему я должен быть частью этого? Довольно скоро я нашел ответ: я думаю — значит, я существую. (Декарта обуревали метафизические сомнения, мои же были исключительно личными.)
Успехи в школе давались мне легко, но дело было не в них. Я скоро обнаружил, что знаю больше тех, кто меня учил, — так, кажется, сказал Кейнс. Но я и сам знал недостаточно. У меня было несколько единомышленников, есть они и сейчас, но я пришел к выводу, что мыслительный процесс должен протекать в одиночестве. Я также увидел, что страна моя в неблагополучном положении. Думаю, что осознать обе эти вещи мне помог отец (мне было двадцать пять, когда я потерял его). Я намеревался не заводить семью (вернее, не имел намерений на этот счет). И неожиданно в один прекрасный день оказался женатым. Это был ’’устроенный" брак в соответствии с индусскими обычаями, но вопроса о приданом не стояло. Моя жена приналежала к сходному социальному слою. Скоро я обнаружил, что существую и поэтому чувствую. Я также обнаружил, что безудержно влюбляюсь в свою жену. Как я теперь задним умом понимаю, она, вероятно, не была подготовлена к этому и даже расстроилась — правда, весьма очаровательно, но, безусловно, расстроилась. Перед свадьбой ее все убеждали, что она выходит замуж за человека в высшей степени рассудительного.
Многие разочарования, которые затем последовали (конечно, были и какие-то достижения), заставляют меня задать себе вопрос: а почему я должен быть счастлив? Совершенно очевидно, что у меня нет никаких причин быть счастливым, и тем не менее я счастлив.
Будучи натурой весьма целеустремленной, моя жена справилась со своим неверием в себя. Неверием в себя? Именно так, ибо однажды она задала мне роковой вопрос: разве возможно, чтоб такой мужчина, как я, мог полюбить такую женщину, как она? Я уверил ее, что в этом нет ничего невозможного, что именно это и произошло, и предложил ей смело смотреть в глаза реальности. Она же восхищалась мною, (>ыла влюблена в мою любовь к ней (которая, наверное, все-таки создавала для нее определенные неудобства), и ей почти что удалось полюбить меня самого. Почти, но не совсем.
То, что я не могу отрешиться от порядка вещей, сложившегося в мире, особенно от того, которым руководствуется часть мира под названием Индия, всегда было для меня источником глубочайшего разочарования. Другим таким источником было осознание того, что с каждым проходящим днем моя страна все больше и больше погружается в пучину и я не в состоянии практически ничем ей помочь. И все же самым большим в моей жизни разочарованием стало то, что я оказался несостоятельным как муж и отец. Я не смог стать хорошим отцом, но моя жена как-то восполняла этот пробел. Вернее, почти восполняла, потому что мать не может полностью заменить отца. Я не был и хорошим мужем ~ такой женщине, какой оказалась моя жена. И если уж быть совсем откровенным, я должен признаться, что и она не была хорошей женой такому человеку, каким оказался я. Теперь вы поймете, почему я сказал, что у меня не было никаких причин для счастья. Почему я должен быть счастливым? Почему моя жена должна уверять, что она счастлива (когда я вижу, что это не так)? Ну почему?
Кто-то сказал, что человек, который никогда не задумывался о самоубийстве, по-настоящему не жил. Наверняка можно сказать с такой же долей справедливости, что супружеская пара, которая никогда не помышляла о разводе, по-настоящему не состояла в браке. Наша пара, конечно же, полностью соответствует этому утверждению. Что же мы, наконец, за люди, составившие такую забавную пару?