В связи с подобным осмыслением ритуального текста характерно, например, начало "Чхандогья-упанишады". Здесь происходит соединение "Ригведы" (текст ее, рич, тождествен "речи" вач, жр.) и "Самаведы" (соответственно текст ритуального песнопения саман тождествен дыханию, прана)\ их сочетание, необходимое для надлежащего исполнения церемонии, уподобляется паре совокупившихся, каждый из которых "выполняет любовное желание другого" (ЧУ I. 5—6). При переходе от подобных отождествлений к самой сути учения используется сравнение из той же области: "И как [муж] в объятиях любимой жены не сознает ничего ни вне, ни внутри, так и этот пуруша (пуруша здесь, по-видимому, индивидуум, постигающий высшее начало. — А. С.) в объятиях познающего Атмана (высшее начало как олицетворение принципа постижения. — А.С.) не сознает ничего ни вне, ни внутри" (БУ IV. 3. 21). Следует добавить, что в характеристиках высшего начала, как правило достаточно лаконичных, не раз используются образы, связанные с эмоциональным состоянием блаженством, радостью (ананда) и т. п. — подчас очевидно чувственного характера.
Примечательна в "Брихадараньяка-упанишаде" развернутая аллегория происхождения человека, оперирующая образом "огней", оплодотворяемых жертвенным возлиянием Сексуализация этических и космологических понятий (включая различные природные феномены), как и самого акта жертвоприношения, последовательно переходит здесь в сакрализацию анатомических и физиологических реалий, связанных с полом Первый "огонь" ("тот", небесный мир), оплодотворенный "верой", подносимой на этом "огне", порождает Сому (луну). Сома приносится как жертва на втором "огне" Парджанье (бог дождя), отчего рождается дождь. Подношение дождя, оплодотворяющего третий "огонь" (землю), порождает пищу. Подношение пищи четвертому "огню", мужчине, производит в нем семя. И наконец, здесь выступает пятый "огонь": "Поистине, женщина... это огонь. Лоно — его топливо. Волоски ~ дым. Детородные части — пламя. То, что происходит внутри, — угли. Наслаждение — искры. На этом огне боги совершают подношение семени. Из этого подношения возникает человек..." (БУ VI. 2. 9-13).
Еще одно ритуальное осмысление соответствующих анатомических деталей — в ведийском мифе о творческом акте бога Праджапати из той же упанишады. Детородный член назван здесь камнем для выдавливания сомы, которым Праджапати оплодотворяет сотворенную им женщину. "Ее лоно — жертвенный алтарь. Волоски — трава для жертвоприношения. Кожа — давила [сомы]. Срамные губы — огонь в середине". В характерном для упанишад духе знающий это, т. е. систему подобных соответствий, во время совокупления словно совершает тем самым определенное жертвоприношение и "приобретает добрые дела (т. е. благую карму. — А. С.) женщин"; лишенный же такого знания сам отдает женщинам свои добрые дела (БУ VI. 4. 2—3).
Вообще говоря, сам прием отождествления включает в себя обе стороны этого взаимного процесса* — приведенные примеры, по существу, одновременно свидетельствуют и о сексуальном осмыслении обряда, и о ритуализации секса. Так, в рассуждениях "Чхандогья-упанишады" о самане один из его видов, вамадевъя, объясняется путем уподобления каждой из его частей (т. е. отдельных возглашений) последовательным этапам соития: "Он призывает [ее] — это звук хим (начальное возглашение жреца удгатара, исполняющего песнопение "Самаведы". — А.С.), он просит — это пристава (следующее за этим возгласом пение жреца прастотара, помощника удгатара. — А.С.), он ложится с женщиной — это удгитха (центральная часть самана. — А.С.), он ложится на женщину — это пратихара (пение пратихартара, другого помощника удгатара. — А. С.), он доходит до цели... доходит до конца — это нидхана (заключительный возглас удгатара и его помощников. — А. С.). Это вамадевъя, вытканная на соитии" (ЧУ II. 13. 1).
Любовная близость в числе прочих состояний и актов жизнедеятельности выступает в целом как нечто тождественное определенным видам обрядовой практики. В этом контексте упоминаются голод, жажда, воздержание, еда, питье, удовольствия и др.: "Далее, когда он смеется, когда веселится, когда производит совокупление, то он участвует в пении и чтении гимнов..." (ЧУ III. 17. 1—4). Интересную типологическую параллель содержит, в частности, проповедь апостола Павла, осмысляющего жизненную активность как религиозное служение: "Итак, едите ли, пьете ли, или (иное) что делаете, все делайте во славу Божию" (I Послание к Коринфянам. 10. 31).