Я бы поставил в пример и нашим верующим в Малабаре искреннюю позицию этого удивительного святогорского монаха. Каллистрат стал мил нам, как родной брат. И не только мне как крещеному человеку, но и Пандиту Шанкаре и Раме Сисодии.
Мир тебе и благодать от Господа нашего и Спаса, как тебе, так и всей нашей верующей братии в Малабаре.
Покорный и преданный тебе
Феодосий Мангала
19
Ануширвана пишет из Бомбея своему отцу Пандиту Гаури Шанкаре
Желаю тебе сотни счастий от сотен индийских богов и аватар[36]. А над всеми счастьями желаю тебе одно, которое я разделил бы с тобой и которое не отдал бы за все прочие счастья, — это чтобы нам как можно скорее увидеться здесь, в Индии.
Мама писала тебе, что мы были в Аллахабаде и что мы здесь пережили. Для меня все, что мы видели, было в новинку. Я был просто в экстазе, когда видел миллионы свечей, горящих и плывущих по Гангу, и знаешь, они все качались на волнах, одна другой кланялись и так уплывали по реке. Действительно ли, папа, этого нет в Европе? Да не может и быть там этого, когда там нет такой реки, как Ганг. Недавно я слушал одного бхикшу на улице, здесь в Бомбее, как он говорил о джайнизме[37] {108}. И он сказал, что живые души есть не только у людей, животных и растений, но и у ветра, и у воды, и у стен, и у песка, и у каждой твари{109}. Я этого раньше не слышал, но знаешь, я убедился в этом на Ганге. Я почувствовал, что Ганг живой и в нем живет какой‑то живой дух; и может быть, не один, а многие и многие духи.
Здесь, в Бомбее, я открыл для себя много невиданных вещей. Наш хозяин Шри Сомадева водил меня однажды на фарсийское кладбище[38] {110}. Там высокие–высокие сооружения. На них много–много орлов, кречетов и других хищных птиц. Персы не хоронят мертвых в земле и не сжигают их, как мы, индусы, а относят их к этим высоким сооружениям и просто кладут на землю. Гробовщики, которые относят мертвое тело на кладбище, как только положат его на землю, вынуждены быстро бежать оттуда, потому что хищные птицы налетают огромными стаями и тотчас поедают мясо мертвеца и обгладывают кости. Как это страшно! Ой, не хотел бы я, чтобы мое тело ели орлы.
Затем мы гуляли по улицам. Тут я видел всякое, что‑то приятное, а что‑то отвратительное. Приятно мне было слушать мудрые слова многих бхикшу. Но факиров с цепями на шее и множеством гвоздей, воткнутых в голую спину, я не смог вынести[39]. Мне не понравились и те, что носят змеюк в корзинах и показывают их людям. Я пугался, глядя, как кобры раздувают шею от злости и показывают язык людям. Хоть я и знаю, что им повытаскивали зубы, но все равно боялся их. Прямо не могу их видеть. Должно быть, у них души самых плохих людей, злодеев, которые по своим черным делам родились после смерти кобрами. И я отказался пойти в храм, где выхаживают и ублажают змей. Мне кажется, что это очень глупо и страшно.
Бомбей огромный и пестрый, но я больше люблю наш Траванкор{111}. Бомбей не чистый. Человеку нельзя и шагу сделать, не наступив на выплюнутый табак. Жуют, жуют, а потом выплевывают на дорогу. Это противно и глупо.
Мама тебя приветствует много раз. Она что‑то очень озабочена домом Сисодиев. Вчера сюда пришел воевода Рамачандра и до полуночи говорил со Шри Сомадевой и мамой. Я только слышал от мамы, что старая госпожа Катьяяни Сисодия заболела в темнице. Это все происходит с ней по карме.
Я купил у какого‑то факира амулет[40]. Кто носит этот амулет, сказал он мне, у того быстро исполняются все желания. Это такая круглая и гладкая кость, ему дал ее один великий факир из Гималаев, который, говорит, может спать на листьях под деревьями. Сейчас, когда у меня есть этот амулет, я знаю, какое желание буду загадывать каждый день. Ты можешь угадать какое?
Кланяюсь тебе и глубоко почитаю тебя,
твой сын Ануширвана
20
Душан Митринович пишет из Лондона доктору Ефиму в Белград
Ты зря зовешь меня, дорогой Ефим, я не приду.
Ефим мой, как же я приду,
Когда я не могу по Белграду пройти
Из‑за господства сербских ученых,
36
*
37
*
38
**
39
*
40
*