Так оно и случилось. Сначала все птицы тащили сеть дружно, но немного погодя стали спорить.
Вороны закаркали:
— Никто так не старается, как мы, вороны! А если б мы ленились, подобно вам, прочим птицам, сеть давно уж упала бы на землю вместе со всеми нами!
Выслушали их голуби и рассердились.
— Будет вам, вороны! — сказали они. — Перестаньте бахвалиться! Мы больше вас стараемся!
Тут в спор вступили все остальные птицы, и началась у них перебранка. Когда дружба врозь, работа на лад не идет. Заспорили птицы, перестали стараться — еле-еле крыльями машут, — вот сеть и стала опускаться на землю. Птицелов подбежал, схватил веревку от сети и притянул к себе сеть вместе с птицами.
Унес их и всех в клетки пересажал.
На берегу реки Джамны сидели три знатные женщины, плескались водой и хвастались одна перед другой своими руками.
— У меня руки красивые! — сказала одна.
— И у меня красивые! — подхватила вторая.
— А у меня красивей, чем у вас обеих! — сказала третья.
Но вот подошла к ним, опираясь на палку, голодная хромая старуха и попросила у них чего-нибудь поесть. Ничего не дали ей знатные женщины, спросили только:
— Скажи-ка, старая, у которой из нас руки — красивее?
— Вот поем немножко, тогда скажу, — прошамкала старуха и побрела прочь.
А подальше на берегу сидела бедная крестьянка. Она до того загорела на работе в поле, что кожа у нее стала черной-пречерной. Старуха и у нее попросила милостыни:
— Изголодалась я! Коли найдется у тебя какой кусочек, покорми меня!
Крестьянка развязала свой узелок и сказала:
— Бери, матушка! Я захватила с собой немножко еды. Возьми себе половину!
Старуха поела, попила воды и от всей души поблагодарила крестьянку. Потом взяла ее за руку, привела к трем знатным женщинам и сказала:
— Вот теперь я скажу, чьи руки самые красивые. Черные-пречерные руки вот этой бедной женщины, что накормили меня, голодную и хромую старуху, в тысячу раз прекрасней ваших белых-белых холеных рук!
Так сказала старуха и поплелась своей дорогой, а три знатные женщины сгорели со стыда.
Однажды голодный шакал бегал туда-сюда по берегу речки. Он знал, что на другом берегу есть чем поживиться, но переплыть речку сил не хватало. Знал он и то, что на другой стороне стоит деревня, а жители ее — заклятые враги шакалов; хоть и переплывешь речку, все равно придется бежать обратно.
Думал-думал шакал и придумал, как и шкуру свою спасти и поживиться хорошенько. Шакал водил дружбу с верблюдом. Вот пришел он к верблюду и говорит:
— Брат верблюд! Тебе здесь и есть-то нечего. А на том берегу целое поле сахарного тростника. Посади меня к себе на спину, перевези на тот берег, а я тебе покажу, где это поле. Ты там сытно позавтракаешь, да и мне, глядишь, перепадет кусочек; и я наемся до отвала.
— Ладно! — согласился верблюд. — Забирайся ко мне на спину. Перевезу тебя на тот берег.
И вот оба они переправились через речку и ступили на тот берег. Шакал привел верблюда на поле сахарного тростника, оставил его там, а сам пустился на поиски добычи. Немного погодя он нашел множество костей и дохлых птиц и мигом справился с ними.
А теперь послушайте, каким вероломным оказался этот хитрец! Отлично знал ведь, что верблюд ест очень медленно и, конечно, еще не наелся досыта, но до верблюда ли ему было? Ему не терпелось поскорей переправиться обратно на тот берег реки. И вот шакал пустился на подлую хитрость. Прибежал на поле сахарного тростника и принялся лаять и скулить что было сил. Услыхали его лай крестьяне и стали говорить друг другу:
— Это на нашем тростниковом поле шакал кричит! Как примется землю рыть, погубит весь урожай. Пойдемте прогоним его!
И вот крестьяне похватали палки и прибежали на поле, но шакал быстро спрятался куда-то. Зато крестьяне нашли на своем поле верблюда; он стоял себе спокойно и не спеша пережевывал пучки сахарного тростника. Как завидели его крестьяне, рассердились. Забыли, что пришли выгонять шакала, накинулись на верблюда всем скопом и жестоко отлупили беднягу палками. Верблюд без памяти кинулся бежать, крестьяне за ним и прогнали его далеко за околицу.
Как только крестьяне перестали гнаться за верблюдом, шакал выбрался из своего убежища, тихонько подкрался к верблюду и сказал:
— Брат! Бежим-ка отсюда! Давай поскорей переправимся на тот берег, а не то обоих нас убьют!
— Верно говоришь! — согласился верблюд. — Забирайся ко мне на спину. Я тебя перевезу.
Шакалу только того и нужно было. Как говорится: «чего желал, то и достал». Мигом влез на верблюда и уселся у него на спине. Сидит и радуется! «Вот какого покладистого дурака к рукам прибрал!» — думает. Поглядел на верблюда хитрыми глазами и говорит:
— Эх, до чего жестоко тебя избили!
— Что ж поделаешь, брат! — отозвался верблюд. — Тебе больше повезло. А все-таки ты мне плохую службу сослужил!
— Ох! — воскликнул шакал, — да ты никак укоряешь меня? А что мне было делать? Не спрячься я от этих негодяев, они непременно меня избили бы, как избили тебя. А если бы меня так отколотили, мне бы конец пришел. Счастье твое, что ты такой большой и сильный: как тебя ни колотили палками, ты все-таки в живых остался.
— Так; значит, я большой и сильный; потому-то ты и навлек на меня беду, — сказал верблюд. — Захотел шкуру свою спасти за мой счет? Неблагодарный ты, только о себе заботишься! Набил себе брюхо, перешел на тростниковое поле и давай галдеть! А что получилось? Из деревни прибежали крестьяне и так отлупили меня дубинками, что чуть кости не переломали. Тебе нужно было тихонько сидеть и ждать, пока я не наемся досыта!
— Ого! — тявкнул шакал, — так ты все еще меня обвиняешь? Но что же я мог поделать? Такой уж у меня обычай: как наемся досыта, обязательно кричу во все горло. А то пища у меня в брюхе перевариваться не будет, пока я не накричусь как следует.
Тут как раз верблюд дошел до самого глубокого места в реке. Выслушал он шакала и говорит:
— У меня тоже есть обычай: люблю понырять да поплавать после обеда.
У шакала душа ушла в пятки. Задрожал он от страха и взмолился:
— Брат! Бота ради, не ныряй ты на этом месте! Окунусь в воду — захлебнусь!
— Верно говоришь! — отозвался верблюд. — Но что я могу поделать? Такой уж у меня обычай!
И верблюд принялся нырять.
Что же было потом? Шакал свалился с его спины и утонул в реке.
Вот добрался верблюд до другого берега и сказал себе:
— Все мы — рабы своих привычек. Но, кто платит черной неблагодарностью за добрую услугу, тот непременно кончит тем, чем кончил этот шакал, который только о себе заботился.
Как-то раз летом ягненку захотелось пить и он побежал к ручью напиться. Случилось так, что сюда же прибежал напиться и волк, только он пил выше по течению. Завидел ягненок волка, испугался, отбежал еще ниже и там припал к воде. Как только волк увидел добычу, в сердце его вспыхнула жадность, и он подумал: «Дай-ка я в чем-нибудь обвиню ягненка. Обвиню и съем, будто в наказание».
Придумал волк хитрость и зарычал:
— Ах ты, негодяй! Как ты смел замутить воду в ручье! Как же мне теперь пить такую мутную воду? Да разве можно утолить ею жажду? Теперь говори — по какой причине ты совершил это преступление? Отвечай живей, а не то съем тебя вмиг!
Ягненок перепугался не на шутку и, покорно склонив голову, сказал:
— Ох, волк-сахиб! Вы, надо полагать, изволите говорить правду. Но подумайте хорошенько! Ведь вода течет с пригорка, с вашей стороны; так мог ли я замутить ее возле вас? Разве вода может течь вверх?