— А еще хорошо пророщенную пшеницу есть. — Наташка заводила новую песню. — У меня дома в трехлитровой банке растут. На червяков похоже. Противно, а ем. И ты ешь!
Наташка панически боялась нехватки лекарств, отключения горячей воды и забастовок транспортников, хотя последние три года из своего района не выбиралась. Твердо верила, что чистотел на спирту, золотой корень, урина и кальций спасут ее от нищей, выстуженной бастующими энергетиками старости.
— Слышала, соль морская что делает, а? Вот тут все написано, — и она тыкала пальцем в газету. — Только без ароматизаторов надо. Чтоб натуральная, понимаешь?
Маша кивала, соглашаясь. Важно было выгнать Наташку до выпуска новостей, потому что у соседки телевизор черно-белый, а у нее цветной, ей гуманитарную помощь выделили. И Наташка обязательно захочет посмотреть новости, а там все то же, что в ее голове. Сначала про заседание депутатов скажут или делегацию бизнесменов из Германии, потом бабки у мэрии или дворники у жэка выступят, диктор скажет о холодности и бездушии чиновников. Потом танцевальный коллектив в кокошниках грамоты получит или спортсмены, потные и счастливые. Выставка кошек какая-нибудь, чемпионат по шахматам среди школьников. Новости под рубрикой «Знай наших».
Маша Филиппова выпроводила наконец Наташку и переоделась в мягкий фланелевый халат и тапки. Она заварила чай со слоном, аккуратно выловила из чайника всплывшие бревнышки и расхристанные коричневые листья. Достала из сумки открытку, вздохнула и убрала — тридцать четвертую по счету — в альбом, где у нее хранилось все про Индию. Поужинала простенько, включила телевизор и села пить чай с запасенным к Новому году индийским рахат-лукумом.
Каждый год Маша ждала праздника и чуда. Каждый год отправляла клану Капуров письмо, сбившись со счета, какой из Раджей жив, а какой давно уже перевоплотился во что-то большое и доброе. Например, в белого слона.
С юности, с самого первого фильма, который она посмотрела из комнатки ухажера-киномеханика, Маша бредила Индией. И как только Маша увидела первые кадры истории нездешней любви, мечты пожилого киномеханика о сдобной детдомовской дурочке с однокомнатной квартирой разбились в мелкую пыль. Теплые смуглые тела, озорные глаза, гирлянды цветов и этот танец рук… Маша подходила к зеркалу, соединяла указательный палец с большим, поднимала руки. Тело у нее было крепкое, деревенское. Руки сильные, ноги короткие, с крупными коленками. Толстые белые руки рабочей хлебозавода номер три. Она взмахивала руками, выворачивала ступни и сама же отступала со смущенной улыбкой. Смешно и неуклюже — одно расстройство от этого зеркала.
Но сегодня, как новогодний подарок, показывали ее любимое индийское кино. Сто тысяч раз виденный фильм «Зита и Гита». Словно маленькая девочка, Маша села на пол, к телевизору поближе. Посадила рядом двух смуглых кукол в голубом и розовом сари. Кукол она купила в Москве, ездила туда по путевке лет пятнадцать назад. Пока была реклама, сбегала на кухню, поставила остывший чайник на плиту, достала еще два кусочка рахат-лукума. Чай был светлым, рахат-лукум липким и тянучим, но кто его знает, может, в Индии так и надо. Может, в лучших домах Мадраса положено отдирать языком прилипшие к небу сладости. Маша подложила подушку под спину и стала смотреть кино. За стенкой слышалась приглушенная ругань — Наташка разговаривала по телефону. Наверное, с сыном.
Ах, почему она, Маша, родилась такой старательной и неуклюжей? Почему ее глаза были наивными, а если и звали ее ласково, то только «дурочкой»? С детства учителя в детдоме твердо вбили в голову, что советское государство поит ее и кормит, а потому надо стараться. Хорошо учиться, честно работать, блюсти моральный облик… В семнадцать лет Маша считала, что справляется на пятерку. У нее была одна лишь слабость — сладкое.
Сорокалетний киномеханик заманивал ее розовыми леденцами «монпансье», сладкими коричневыми ирисками, шоколадной плиткой «Аленка». Обещал купить «Парус», дорогой, с орехами, по рубль двадцать. А она, не подозревая, что еще немного — и ее моральный облик будет подпорчен, ходила в его будку. Механик крепко держал ее за пухлую, как булка, ладонь и бубнил, что человек он хозяйственный, покладистый, что многие выпивают, а он хоть добрый…