Индийский мечтатель
Рисунки Б. Шахова
Оформление Ю. Киселева
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
I
Мальчик Сону
На корабле поднялась сутолока, как всегда бывает по прибытии в порт. Матросы убирали паруса, гремели якорные цепи. Боцман Уилльямс наблюдал за работой, пересыпая команду замысловатой руганью. Светало. С берега дул легкий бриз. Пассажиры еще крепко спали, лишь один быстро взбежал на палубу. Это был мужчина средних лет, очень скромно одетый. Из-под мятой шляпы виднелись черные волосы, заплетенные сзади косичкой, но не покрытые пудрой. В одной руке он держал тощий баул, в другой — продолговатый кожаный футляр.
— Кажется, прибыли? — остановил он одного из матросов. — Когда же на берег?
— Не терпится? — улыбнулся матрос.
— Не терпится! — признался пассажир; он говорил по-английски с заметным иностранным акцентом.
— До высадки еще далеко. Успеете выспаться.
Пассажир огляделся вокруг. Корабль стоял на рейде среди множества других судов, торговых и военных. Милях в двух к западу, на отлогом берегу, виднелась набережная с огромными пальмами, за ней белые дома с плоскими кровлями, купола диковинных храмов. Правее громоздились хмурые строения крепости.
Пассажир присел на свернутый канат, извлек из небольшого баула толстую тетрадку и походный письменный прибор. Раскрыв тетрадку, он принялся писать витиеватой славянской вязью:
«Года 1785-го, августа 15-го дня прибыл на английском корабле «Родней» к городу Мадрасу на восточном берегу Индии. Этим достопримечательным событием начинаются странствия мои по чужедальней азиатской стране. Надеюсь, они послужат к пользе любезного моего отечества…»
— Эй, вы! — послышался зычный окрик боцмана Уилльямса. — Нечего путаться под ногами.
Пассажир поднял голову.
— Это мне? — спросил он.
— Кому же еще!
— У вас великолепный голос, боцман. Поступайте в лондонскую оперу!..
Уилльямс на мгновенье оторопел, потом, опомнившись, заревел:
— Мне не до шуток! Говорю вам, сворачивайте вашу чортову контору!
Путешественник усмехнулся, уложил письменный прибор и пошел по палубе. Отыскав свободный гамак, он поставил рядом вещи и прилег. Уснуть не удавалось.
«Неужели я наконец в Индии? — думал он. — Какова же она и что здесь ждет меня?»
— Ах, что бы ни было, все славно, все интересно! — сказал он вслух и даже засмеялся от охватившей его смутной радости.
Он задремал наконец, но скоро проснулся. На горизонте над водой стояло огромное багровое солнце. Откуда-то снизу, словно из морских глубин, доносились странные звуки: высокий рыдающий человеческий голос, глухие удары барабана.
Пассажир подошел к борту. На волнах покачивался плот, составленный из больших бревен, связанных веревками. На плоту были двое: рослый мужчина и мальчик лет двенадцати; оба черные, обнаженные, с узкими повязками вокруг бедер и остроконечными травяными колпаками на курчавых волосах.
Увидев человека, склонившегося над бортом, певец вскочил и быстро заговорил. Пассажир пояснил жестом, что не понимает. Индиец швырнул вверх веревку. Пассажир поймал конец.
Мальчик проворно взобрался на палубу. В зубах он держал корзинку с кокосовым орехом и плодами манго. Пассажир взял корзинку, протянул мальчику несколько мелких монет.
— Кто ты? — спросил он по-английски. — Как твое имя?
— Сону! — Индиец ткнул пальцем себе в грудь. — Меня зовут Сону.
— Ты хорошо поешь, Сону!
— Да, Сону любит музыку.
— И я тоже, — улыбнулся пассажир. — Вот, слушай!
Он раскрыл футляр и вынул флейту. Сону подошел поближе, с любопытством рассматривая инструмент. Пассажир приложил флейту к губам. Нежная, воркующая мелодия поплыла над океаном. Сону слушал, внимательно следя за пальцами музыканта.
Ни тот, ни другой не заметили боцмана, который остановился невдалеке.
Музыка умолкла.
— Дай мне, сахиб! — попросил мальчик.
Пассажир протянул ему флейту. Сону осторожно взял инструмент и поднес его ко рту.
— Прочь, обезьяна! — заорал боцман и ударил мальчика ногой пониже спины.
Уронив флейту, Сону свалился на палубу.
— Стыдно, Уилльямс! — воскликнул пассажир задрожавшим от возмущения голосом. — Он не сделал ничего дурного.
— Нечего вам совать нос куда не следует! — огрызнулся боцман.
Сону медленно встал на ноги. Из разбитого носа текла кровь; подняв флейту, он подал ее владельцу.