Было еще светло, когда они приблизились к селению.
— Вот и отлично! — весело сказал Лебедев. — Здесь отдохнем и подкрепимся. А может быть, и заночуем.
Но Сону, внимательно глядевший вперед, покачал головой.
— Нет, — сказал он, — здесь нехорошо!
Лебедев с удивлением посмотрел на него.
— Дым не поднимается над хижинами. Собаки не лают. Детей не видно…
Они въехали в селение. Ни души! Дохлые псы посреди пыльной дороги… А вот труп человека… И еще, еще…
Герасим Степанович остановил коня, спрыгнул на землю, за ним Сону и Патрик Деффи. Чтобы войти в хижину, нужно низко наклониться. Здесь люди всегда сидят на корточках. Хижина пуста… Впрочем, нет!.. Привыкнув к темноте, Герасим Степанович разглядел в углу женскую фигуру. Женщина сидит на земляном полу, прислонившись к стене. Это почти скелет, обтянутый темной, морщинистой кожей. Глаза ее закрыты, на коленях копошится младенец. Он прильнул губами к иссохшей груди, где давно уже нет ни капли молока.
Патрик, взяв руку женщины, ощутил слабое, едва слышное биение. Вдруг дрожь пробежала по туловищу женщины, на губах показалась пена.
— Конец! — сказал Деффи, опустив безжизненную руку.
— Что же это? Чума? — На глазах у Лебедева были слезы.
— Нет, сахиб. — Сону покачал головой. — Это голод!..
Сону спокоен, даже не удивлен. Чему удивляться?
Удивляться можно богатству, роскоши, изобилию, а голод — дело обычное, он всегда рядом…
Лебедев приказал отнести ребенка в телегу и дать ему несколько глотков кокосового молока. Может быть, еще удастся спасти едва теплящуюся жизнь…
В соседней хижине лежали пять мертвецов: старик, две женщины, девочка лет десяти и мужчина. В других жилищах они нашли нескольких крестьян, дошедших до последней степени истощения, но еще живых.
Их вынесли из зловонных хижин. С помощью Патрика Лебедев принялся осторожно кормить несчастных. Они постепенно приходили в себя. Младенца спасти не удалось.
Между тем солнце зашло. Нужно было двигаться дальше. Сону уверял, что сравнительно недалеко должен находиться небольшой шултри (так в южной Индии назывались придорожные постоялые дворы). Лебедеву очень не хотелось покидать голодающих на произвол судьбы, однако не мог же он везти их с собой! Оставив в деревне часть своих продовольственных запасов, Лебедев приказал трогаться в путь.
Рангуин что-то пробормотал. Герасим Степанович не понял слов, но тон ему не понравился.
— Что он говорит? — спросил Лебедев у своего ученика.
— Что этим людям все равно суждено умереть, и не следует отдавать им пищу, которой нам самим, возможно, не хватит.
— Вот как!.. — Лебедев нахмурился. — Ты тоже так думаешь, Сону?
Сону посмотрел ему в глаза:
— Нет, сахиб! Я так не думаю.
— Послушай, Рангуин! — сказал Лебедев сердито. — Вижу я, что ты не только обучил змею, но и сам у нее кое-чему выучился. Никогда не повторяй при мне подобного, не то я прогоню тебя. Понял?
Рангуин не ответил и угрюмо отошел в сторону.
Освещая дорогу зажженными факелами, они выехали из деревни. С разных сторон слышались странные звуки: вой, похожий на плач ребенка, визг, рычанье. Это шакалы и гиены спешили на свое отвратительное пиршество.
Проехав еще два коса, путники увидели впереди огонек и скоро очутились у ворот постоялого двора.
Шултри был невелик; он состоял всего из одной комнаты и крытой веранды. У входа стоял паланкин. Носильщики сидели под навесом на корточках вокруг дымящегося котла. Индийцы-музыканты обменялись с ними приветствиями и остались на веранде. Лебедев с Деффи вошли в комнату, освещенную колеблющимся пламенем масляной плошки. Посередине на ковре сидел человек в европейском платье; перед ним на широких листьях лотоса были разложены различные кушанья, распространявшие аппетитный запах. Он учтиво поднялся и произнес по-английски:
— Прошу разделить со мной ужин, джентльмены!
Лебедев поблагодарил: у них с собой вполне достаточно провизии. Но незнакомец продолжал настаивать, уверяя, что никак не справится один со столь обильной едой.
— Мой повар путешествует со мной, он большой мастер. Надеюсь, его стряпня придется вам по вкусу.
Дольше отказываться было просто невежливо. Они представились друг другу. Незнакомец отрекомендовался Иоганном Хаафнером. Он был голландцем по национальности и служил в должности коммерческого агента голландской фактории в Негапатаме 18.