— Несколько лет назад он ездил в Майсур и там помогал злодею Типу в его кознях против англичан. Он составил для султана письмо французскому правительству, помогал Типу снарядить тайное посольство в Париж…
Со скамьи подсудимых послышался смех.
— Ваша честь, — вскипел капитан Ллойд, — подсудимый позволяет себе издеваться над судом!
— Что привело вас в столь веселое настроение, мистер Лебедев? — спросил Хайд.
— Прошу извинения, сэр! Мне трудно было сдержать смех, когда я услышал этот вздор… В Майсур я отправился со своим оркестром из Мадраса. Типу-султан вначале счел меня английским шпионом, но потом, поняв свою ошибку, отнесся ко мне весьма гостеприимно. Он действительно хотел просить у меня какой-то помощи и осведомлялся, знаю ли я французский язык, но когда я отклонил предложение перейти к нему на службу, он не пожелал даже объяснить, в чем должна была заключаться просьба.
— Мистер Джекобс, вы лично тоже были в Майсуре? — спросил судья.
— Нет… — смешался Джекобс. — Слава богу, не пришлось! Об этом мне рассказал Джеральд Фаррингтон, бывший управляющий Поля Бенфильда, у которого Лебедев состоял на службе.
— В деле имеются письменные показания этого Фаррингтона, — сказал судья, — но они тоже основаны на чужих словах. Он слышал от Бенфильда, а Бенфильд получил сведения из неизвестного источника… Да и сам этот Бенфильд не является особой, заслуживающей безусловного доверия. Такие показания, капитан Ллойд, я не могу принять в качестве доказательства вины подсудимого!
Джекобс продолжал рассказывать о том, как Деффи скрывался в доме Лебедева и в усадьбе братьев Дас. Оба они систематически побуждали тамошних крестьян к восстанию. Однако мистер Джи-Джи был вынужден признать, что и эти сведения он также получил из вторых рук, указав при этом на Чанда.
Тогда судья обратился к мальчику.
— О сахиб! — воскликнул Чанд, прикидываясь испуганным. — Что вы хотите сделать со мной?.. Клянусь, я ни в чем не виноват!
— Тебе ничего не угрожает, если будешь говорить только правду. Ничего, кроме правды!
— Хорошо, сахиб! — пролепетал Чанд, лязгая зубами от страха.
Сону смотрел на приятеля недоумевая. Он хорошо знал его слабости: Чанд обжора, гуляка, болтун, но только не трус… Нет, трусом он не был! Чем же объяснить его испуг?
Между тем Чанд продолжал говорить с жаром:
— Сону мой приятель! Хозяина его, Суон-сахиба, я мало знаю. Но вот этого сахиба… — он указал на Джекобса, — знаю очень хорошо. Это очень добрый сахиб, он всегда угощает меня сладостями, позволяет входить в свой замечательный сад без платы, хотя другим индийцам вход туда запрещен… Часто он давал мне деньги, чтобы я купил хорошей еды… И потому, когда он приказал мне говорить вам то, чему он меня научил, я охотно согласился…
Сону едва сдерживал улыбку: он все понял. Молодец Чанд!
— Погоди, — прервал судья, — чему же научил тебя мистер Джекобс?
— Чтобы я сказал, что Суон-сахиб и его гость уговаривали райотов бунтовать… Что другой белый сахиб воевал против инглисов в Чандернагоре и его ранили там в ногу… И много другого! Я обещал все это исполнить, но, придя в суд, очень испугался — как бы за ложь меня не отправили в тюрьму… И я решил говорить только правду… ничего, кроме правды, как вы велели, судья-сахиб!
— Он врет, черномазый негодяй! — заорал Джекобс. — Заткните ему рот, сэр!
— Не повышайте голоса, Джекобс! Вы находитесь в суде. Не то я вас оштрафую!.. Значит, все это неправда?
— Да, сахиб, ничего подобного я ему никогда не говорил!.. Простите меня, сахиб! Я ведь не солгал! Я вовремя опомнился, сахиб!
Джон Хайд прекратил допрос. Заседание было прервано.
Через некоторое время судья вышел и объявил, что за отсутствием доказательств, подтверждающих обвинение Лебедева и его слуги Сону в преступной деятельности, он считает обоих подсудимых невиновными. Однако установлено, что Герасим Лебедев сознательно ввел судью в заблуждение насчет личности Патрика Деффи, и хотя это не может быть определено как лжесвидетельство, тем не менее заслуживает наказания — штрафа от 50 до 500 рупий, а потому он, судья Джон Хайд, постановил: подвергнуть Герасима Лебедева, эсквайра, штрафу в размере 100 рупий, принимая во внимание, что, будучи иностранцем, он мог плохо знать английские порядки…
Затем судья приказал судебному приставу освободить обоих подсудимых из-под стражи.
«Добрая, благородная душа! — подумал Герасим Степанович. — Ведь он отлично понимает, что я действительно помог Патрику, и все-таки вынес мягкое решение, не боясь навлечь на себя неудовольствие здешних правителей…»