– Остановитесь, – сказал я. – Немедленно.
Он повернулся и вкрадчиво произнес:
– Здесь не могу. Движение.
– Я все равно выйду, – сказал я и открыл дверцу, придерживая ее как можно крепче.
Он резко тормознул, и понеслись причитания на непонятном мне языке, должно быть, на маратхи. Вид у него был взбешенный, и, полагаю, слова, которые он цедил сквозь зубы, были не из самых любезных, но мне было решительно все равно. Я взял в дорогу только маленький чемоданчик и держал его при себе, поэтому ему не пришлось даже открывать багажник. Оставил на сиденье сотню рупий и вышел на широкий тротуар Марин-драйв. На пляже проходил какой-то религиозный праздник или, может быть, ярмарка, трудно сказать, огромное скопление людей вокруг чего-то, что невозможно было разобрать – набережную облюбовали бродяги, лежавшие на ее каменных парапетах, мальчишки, торговавшие всякими безделушками, нищие попрошайки. Тут же стояли моторикши, я вскочил в желтую кабинку, прицепленную к мопеду, и назвал человечку адрес своей гостиницы. Тот нажал на педаль стартера, прибавил газу и ловко встроился в поток машин.
«Квартал клетей» оказался гораздо хуже, чем я представлял. Я знал его по работам знаменитого фотографа и считал себя подготовленным к человеческому убожеству, но показанное на фотографии ограничено рамкой. То, что видишь без нее, – совсем другое. К тому же это видимое обладает запахом. И не одним вдобавок.
Смеркалось, когда мы въезжали в «Квартал клетей», но не успели проехать и улицу, как пала ночь – обычное явление для тропиков. Строения в квартале были в основном деревянными или глинобитными. Проститутки ютились в дощатых клетушках из кое-как сколоченных досок, некоторые размерами чуть больше сторожевой будки; головы высунуты в круглые окошки. Дальше шли бараки и шатры, покрытые разноцветным тряпьем, может, лавки или другие торговые точки, освещенные керосиновыми лампами, возле которых стояли группы людей. Но на отеле «Кхаджурахо» светилась вывеска, он стоял на углу улицы с домами каменной кладки. Холл, если так можно выразиться, производил двусмысленное впечатление, хотя ничего отталкивающего в нем не было. Это была полутемная небольшая комната с высокой, как в английских пабах, стойкой, по бокам которой стояли лампы под красными абажурами, а возвышалась над ней пожилая женщина. На ней было яркое сари, ногти покрыты голубым лаком, по виду можно было подумать, что она европейка, притом что на лбу ее был нарисован один из тех многочисленных знаков, которыми украшают себя индианки. Я вручил ей паспорт и сказал, что забронировал номер по телеграфу. Она кивнула и с невероятным усердием стала переписывать мои данные, после чего перевернула листок и подала мне на подпись.
– С ванной или без? – предложила она на выбор и назвала расценки.
Я взял комнату с ванной. Мне показалось, что выговор у этой консьержки американский, но уточнять не стал.
Она выбрала мне комнату и протянула ключ. Брелок был из прозрачного плексигласа, внутри рисунок во вкусе этой гостиницы. «Ужинать будете?» – спросила дама, глядевшая на меня с подозрением. Я понял, что иностранцев тут не бывает. Она наверняка спрашивала себя, что нужно здесь человеку, телеграфировавшему из аэропорта и прибывшему с одним маленьким чемоданом.
Я ответил, что да. Мне не очень тут нравилось, но есть хотелось зверски, а блуждать по незнакомому кварталу в этот час суток показалось мне неразумным.
– Dining room закрывается в восемь, – предупредила она, – потом заказы подают только в номер.
Я сказал, что поем сейчас, она вышла из-за стойки и проводила меня к занавеске на другом конце вестибюля; я вошел в купольный зал с темными стенами и низкими столиками. Народу почти никого, свет пригашен. В меню чего только не было, но когда подошел официант, выяснилось, что в этот вечер все уже было съедено. Оставалось только блюдо под номером пятнадцать. Я быстро проглотил рис и жареную рыбу, выпил теплого пива и вернулся в вестибюль. Консьержка по-прежнему сидела на своем высоком стуле и была увлечена раскладыванием разноцветных камушков на зеркальной поверхности стойки. В углу на диванчике возле входа сидели двое молодых, очень темнокожих индусов, одетых на западный манер в расклешенные брюки. Они никак на меня не отреагировали, но мне вдруг стало не по себе. Я остановился у стойки, но не проронил ни звука, ожидая, что она заговорит первая. Так и произошло. Суконным голосом она произнесла ряд цифр, смысл которых я не понял и попросил ее повторить. Оказалось, это был прейскурант услуг. Я запомнил только первую и последнюю строчки: от тринадцати до пятнадцати лет – триста рупий, от пятидесяти и выше – пять рупий.