– Как правило, нет, – сказал я, – но сейчас с охотой, если угостишь.
Он скрутил еще один для меня и сказал:
– Трава что надо, становится веселей, ты – человек веселый?
– Знаешь, – сказал я, – мне понравилась твоя история, почему бы тебе не продолжить?
– Ну вот, представь, – сказал он, – иду я однажды по филадельфийской улице, день жутко холодный, разношу, значит, почту; утро, город завален снегом, до чего мерзкий город, эта Филадельфия; хожу я, значит, по широким улицам, а потом сворачиваю в длинный и темный переулок, где одному солнечному лучу все же удалось рассеять мрак, и он сиял в конце этого переулка, куда я изо дня в день доставлял письма, он был тупиковый, заканчивался оградой автомобильного завода. Так вот знаешь, что я увидел в тот день? Попробуй отгадать.
– Понятия не имею, – сказал я.
– Все равно попробуй.
– Сдаюсь, для меня это очень сложно.
– Море, – сказал он. – Я увидел море. В глубине этого переулка было голубое море с белыми гребешками волн, песчаный пляж и пальмы. Что скажешь?
– Забавно, – сказал я.
– Я видел море только в кино или на открытках, приходивших из Майами или Гаваны. И то море было в точности таким, океан, но без единого человека, с пустынным пляжем. Я подумал: к Филадельфии подвели море. Но потом я подумал: – Я вижу мираж, как пишут в книжках. Ты что бы подумал?
– То же самое, что и ты, – сказал я.
– Правильно. Только море не может подойти к Филадельфии. А миражи бывают только в пустынях, когда солнце в зените и ты умираешь от жажды. Но в тот день стоял собачий холод и город был завален грязным снегом. Зачарованный этим морем, я потихоньку подошел, собираясь немедленно окунуться, несмотря на трескучий мороз, меня манила эта голубизна, эти искрящиеся под солнцем волны. – Он умолк и глубоко затянулся. Улыбался с отсутствующим и далеким видом, проживая мысленно тот день. – Это была стенная роспись. Эти сукины дети нарисовали море. В Филадельфии иногда такое бывает, это выдумка архитекторов, они специально расписывают цементные стены пейзажами, равнинами, лесами и прочим, чтобы казалось, будто живешь не в очень дерьмовом городе. Я был в двух шагах от этого нарисованного на стене моря, с сумкой через плечо, в конце переулка ветер поднял пургу, и по золотому песку полетели обрывки бумаги, сухие листья, пластиковые мешки. Грязный в Филадельфии пляж. Посмотрел я на него и подумал: если море не идет к Томми, Томми сам отправится к морю. Что скажешь?
– Я знаю другую версию, – сказал я, – но, в сущности, это одно и то же.
Он рассмеялся.
– Именно так, – сказал он. – И знаешь, что я тогда сделал? Попробуй отгадать.
– Понятия не имею, – сказал я.
– Все равно попробуй.
– Сдаюсь, для меня это очень сложно.
– Я открыл мусорный ящик и вытряхнул в него содержимое своей сумки. Не поминай меня лихом, почта. Потом пустился бегом до нашего центрального офиса и попросился на прием к директору. Мне нужна зарплата за три месяца, авансом, – сказал я, – мой отец очень болен, он в больнице, вот его медицинские справки. Он сказал: сперва распишись на этом заявлении. Я расписался и получил деньги.
– Твой отец действительно был болен?
– Естественно, у него был рак. Он в любом случае бы умер, даже если бы я продолжал разносить почту по филадельфийским богатым домам.
– Логично, – сказал я.
– Я взял с собой одну только вещь, угадай какую.
– Не спрашивай, бесполезно, не знаю, сдаюсь.
– Телефонный справочник.
– То есть?
– Телефонный справочник Филадельфии.
– Зачем? – спросил я. Он меня заинтриговал.
– Посылаю открытки филадельфийским богачам. Открытки с прекрасным видом моря и пустынного пляжа в Калангуте и на обороте пишу: сердечные приветы от почтальона Томми. Уже добрался до буквы В. Естественно, кварталы, которые меня не интересуют, я пропускаю и отправляю без марки. Почтовые сборы оплачивает адресат.
– Как давно ты здесь? – спросил я.
– Четыре года, – ответил он.
– Телефонный справочник Филадельфии, должно быть, толстый.
– Да, – сказал он, – огромный. Но я никуда не спешу, впереди еще вся жизнь.
Люди, сидевшие на пляже, разложили большой костер, послышалось пение. Четверо человек отделились от группы и направились в нашу сторону, в их волосы были вплетены цветы, они нам улыбнулись. Девушка вела за руку ребенка, девочку лет десяти.
– Уже начинается вечеринка, – сказал Томми, – великий праздник, день равноденствия.