– Что хорошего вы там делали?
– Снимала позор.
– Что это значит?
– Нищету, – сказала она, – деградацию, ужас, называйте как хотите.
– Для чего вы это делали?
– Это моя профессия, – сказала она, – мне за это платят. – Сделала жест, возможно, означавший, что она смирилась с доставшейся ей профессией, и спросила: – Вы когда-нибудь бывали в Калькутте?
Я отрицательно покачал головой в ответ.
– И не надо, – сказала Кристина, – это была бы большая ошибка.
– А мне-то казалось, что такой человек, как вы, считает, что в жизни нужно повидать как можно больше.
Официант подал знак, что наш столик накрыт, и проводил нас на террасу. Место было прекрасное, как я и просил – в углу, у кустов, окружавших террасу, и поодаль от всех. Я попросил у Кристины разрешения сесть слева от нее, чтобы лучше видеть другие столики. Официант был предупредительным и сдержанным, как и все официанты «Обероя». Что мы предпочитаем – индийскую кухню или барбекю? Он не собирался никоим образом настаивать, но сегодня рыбаки из Калангуте завезли свежих лангустов, целые корзины стоят в глубине террасы, там, где виднеется повар в белом колпаке, он их тут же жарит на гриле. Мы согласились с его рекомендацией, и я пробежался взглядом по террасе, столикам и лицам, ужинавшим за ними. Свет был пригашен, на каждом столе горели свечи, но при известном усилии лица были различимы.
– Я вам рассказала о своей профессии, – сказала Кристина, – а вы, позвольте спросить, чем занимаетесь? Если не хотите, можете не говорить.
– Ну, предположим, я пишу книгу, к примеру.
– Какую книгу?
– Книгу.
– Роман? – спросила Кристина с хитринкой в глазах.
– Что-то в этом роде.
– Выходит, вы писатель, – заключила она с известной логикой.
– Ну что вы, – сказал я, – я только пробую, а в действительности ищу дохлых мышей.
– Что вы сказали?!
– Я пошутил, – сказал я. – Роюсь в архивах, ищу старинные хроники, вещи, поглощенные временем. Это моя профессия, я называю ее «дохлой мышью».
Кристина посмотрела на меня снисходительно, может быть даже с разочарованием. Официант не заставил себя ждать, принес и поставил на стол плошки с соусами. Спросил, будем ли мы заказывать вино, и мы согласно кивнули. Лангусты прибыли с пылу с жару, с подкопченными панцирями и мякотью, обильно сдобренной маслом. Соусы были настолько острыми, что капля разжигала во рту пожар, но послевкусие было неповторимое – изысканные и необычные ароматы и вкусы. Мы аккуратно сдобрили своих лангустов соусом и подняли бокалы. Кристина сказала, что чувствует себя уже навеселе, я, наверное, тоже, хотя, по правде сказать, не отдавал себе в этом отчета.
– Ну же, расскажите про свой роман, – сказала она, едва мы приступили к еде, – я сгораю от любопытства, не томите.
– Но это не роман, – возразил я, – а собрание разрозненных отрывков, в нем нет даже настоящей истории, только ее фрагменты. И потом я его вовсе не пишу, я ведь сказал: предположим, что пишу.
В действительности мы оба были зверски голодны. На тарелках остались пустые панцири лангустов, и тут же подоспел официант. Мы заказали еще что-то, предоставив выбор ему. Что-нибудь легкое, уточнили мы оба, и официант с пониманием кивнул.
– Несколько лет назад я выпустила альбом фотографий, – сказала Кристина. – Это была секвенция кадров с одной фотопленки, отпечатан он был прекрасно, как я хотела, воспроизводилась даже перфорация пленки, никаких подписей, только снимки. Начиналась книга с фотографии, которую я считаю лучшей в своей карьере, я вам ее вышлю, если оставите адрес, это было фотоувеличение, на снимке изображен по пояс чернокожий парень атлетического роста и телосложения; в майке с рекламной надписью, на лице нечеловеческое усилие, руки вскинуты, словно он торжествует победу: пересекает финишную ленточку в стометровке, допустим. – Она посмотрела на меня с загадочным видом, ожидая моего вопроса.
– Ну, и в чем здесь загадка? – спросил я.
– Во втором снимке, – сказала она, – фотографии в полном виде. Слева – полицейский в марсианской одежде, с плексигласовой маской на лице, в высоких сапогах, вскинул винтовку, зверский взгляд из-под мерзкого козырька. Он стреляет в чернокожего парня, который убегает, вскинув руки, хотя он уже мертв: секунду после того, как я щелкнула, он был уже мертв. – Она ничего больше не сказала, а продолжила есть.