Поляны, как века тому назад…
Сосулька с крыши — саблей, тростью, шпагой…
Но стает вновь заточено копьё,
Свой ритм задаст прозрачною капелью,
Весне воды берёзовой нальёт.
Склонившись над природы колыбелью,
Не сладится, как прежде, птичий хор,
У всякого опять свои куплеты.
И время вспять не повернёшь с тех пор,
Как есть оно на свете. Бьёт дуплетом
В начало жизни, стребует конца,
Глядит округ столь ненасытным оком,
Не замечая бледности лица,
Мольбам не внемлет, просьбам и намёкам.
В себе причин не видит, и не в чём
Не признаётся, будто не причём,
Вину на снегопады возложивши.
Засыпан след. Живущий или живший…
Но как тот день бы начат! Сколь торжества
и пряности, приятства!..
И полный им, столь горделивый лик,
взывал к себе, притягивая взоры.
Один лишь взгляд — смолкали разговоры,
и думалось о вечном.
Мы беспечны,
порою, часто, иногда!
В том признаваясь, — вот беда, -
мы повторяемся, однако.
Судьбы своей минуя знаки,
чужие замечаем проще.
Сердиться смеем, стонем, ропщем.
Себя прощаем же во всём,
и на виду толпы уснём,
не соблюдая очерёдность.
Совсем пришедшие в негодность,
годны, но есть ли в этом странность?
Души важнее неустанность
телесных наших слабых сил,
в виду курганов и могил…
До времени
Клок шерсти мха, пастель рассвета на снегу
И в спину солнце… Я от времени бегу.
До времени мне это удаётся,
Хотя, подчас, куражится, смеётся
Оно над тем, как я тихонько, стороной,
Как мимо лужи. Время — под руку со мной:
"Ты погоди…" Но это утро — навсегда,
Уйдёт со мною. И картины изо льда
Рисует небо, а подрамник берегов
Дороже злата, и любых красивых слов,
Которых след ржавеет тихо на снегу.
Но я смогу, я ускользну, я убегу…
Не бывает иначе…
Хмурят бровями сосулек дома.
По сугробам на ветках калины
Дятел шёл и заметно хромал.
Кот зализывал лапу. Недлинный,
В шарфе вязаном облака, сумрачный день
Уходил, завернувшись в накидку метели.
Говорили ему: "Шапку тоже надень!"
Он же неслух, не стал, а чего вы хотели?
Что дороги не видно, так он не причём.
Чёлка веток мешает, позёмка — подножкой,
И тропинка стекает в канаву ручьём,
И пригорок небритый мешает немножко.
Шаркать снегом оленю бывает непросто.
По стволу, как по мосту, без спешки спешат
Жарко, — белка, лиса, невысокие ростом.
Скрип коры или писк тех немногих мышат,
Что увидев февраль, не запомнят рассвет.
А в домах, что насупили брови, судачат:
"Много тех, для кого ничего уже нет.
Это жизнь, не бывает, однако, иначе…"
Зимний сон
Скрипит морозами заржавленный порог.
Продрог колодец, ржавый гвоздь в заборе,
К петле примёрз некрашеный засов,
И ход часов замедлился. Над морем,
Которым кажутся заснежены поля,
Парит сова, выискивая мышку,
И ястребы по парам тут кружат,
Им писк мышиный снится. Понаслышке
Весна уж скоро. Верится с трудом,
Река течёт свободно подо льдом,
Но лишь тогда она вздохнёт свободно,
Когда по швам иль мимо — как угодно,
С неё броня падёт, с теченьем минет…
Но то потом, пока же берег стынет,
И станет ли таким, как прежде, он?
Округа спит, зима не явь, а сон.
Пусть!
Сорит на снег кусочками коры
Столетний дуб, и утирая слёзы,
Листом кленовым, шёлковым серьёзно
Мечтает о весенней той поры
Волнениях. Он посторонних мнений
Давно бежит, хотя стоит давно.
Кору, как лоб, он морщит, но сомнений
Не ведает про всё округ, оно
Ему уже до паутин знакомо,
Во всякий час заведомо… до мха!
Он ждёт весны с надеждою искомой,
Капели с веток ритма, как стиха,
Что ниспадёт. Так падал снег однажды.
А то, что тает — пусть, уже неважно.
Небо в раме…
Небо в раме: платина ветвей,
Предрассветный ветер, иней, зябко.
Гнёзд не вьют покамест у дверей,
Не тревожит песней нудной зяблик.
Солнце всё решается, иль нет?!-
"Выйти? Погодить? Успею, позже…"
Только, всё же, тянутся на свет
Старики с печей: "Я взять на розжиг…"