Начальница плотно сжала губы и с ужасом смотрела на Лапидуса.
Лапидус взялся правой рукой за ее нижнюю челюсть и потянул вниз.
— Сломаешь! — закричала Эвелина.
Лапидус ничего не ответил, Лапидус рванул белую холеную блузку и оголил начальнице грудь. Затем он схватил ее за правый сосок и стал его больно выкручивать.
Начальница ослабила сжатые челюсти, ее рот раскрылся и Лапидус кинул в него всю горсть таблеток, все пять штук, пять бело–красных или пять красно–белых.
Начальница стала давиться, Лапидус стал пропихивать таблетки в горло так, как это делают собаке — помогая пальцами таблеткам добраться до корня языка.
Глаза начальницы стали подозрительно наливаться кровью. Лапидус поднес к ее губам стакан с аквариумной водой и начал вливать воду в рот. Чтобы не задохнуться, начальница начала пить, таблетки со свистом проскакивали в пищевод и устремлялись внутрь.
— Лучше бы ты меня выебал! — сказала начальница.
Лапидус опять ничего не ответил, в телевизоре вместо негров появилась милая белая дама, которая пела про ушедшую любовь, которая никогда, никогда, никогда, то есть never, never, never…
Лапидус сел напротив начальницы и стал ждать, сам не зная чего.
Он не мог исключить, что Эвелина опять все подстроила и это были не те таблетки.
И тогда начальница забьется в конвульсиях и испустит дух. И это тоже — один из вариантов финала. Хотя жизнь намного сложнее, чем это можно придумать, так, Господи? — спросил Лапидус у своего Бога.
Бог промолчал, и Лапидус посмотрел на начальницу. Та сидела перед ним с полузакрытыми глазами и дышала так же прерывисто, как и толстяк в машине в тот самый момент, когда Лапидус гладил ему промежность.
— Ну что, — спросил Лапидус, — говорить можешь?
Начальница приоткрыла глаза, улыбнулась и вдруг встала с кресла. Она встала с кресла и начала раздеваться, подергиваясь в ритме песенки про «never, never, never», которая все никак не могла закончиться.
— Кто такая Эвелина? — спросил Лапидус.
— Никогда, — запела начальница, — никогда не повторятся те года…
— Ты будешь отвечать? — спросил сердито Лапидус.
Начальница стояла посреди кабинета и махала своими кружевными трусиками телесного цвета.
— Флаг в руках, — пела она, — и сестра мне поможет, как вчера…
— Она тебе сестра? — спросил Лапидус.
— Никогда, — вновь запричитала начальница, — никогда…
— Она тебе сестра, — сказал убежденно Лапидус, — и это все вы задумали вместе…
— Что — все? — спросила Эвелина.
— Сама знаешь, — сказал Лапидус, — не я это кино затеял…
— Ты, — сказала начальница, вытирая пот с лица собственными трусиками, — зачем ты тогда вошел в кабинет?
Лапидус смотрел на эту безумную женщину и думал, что было бы, если бы он скормил ей все таблетки. Все десять штук.
— Я хочу летать, — заявила ему вдруг начальница и взмахнула руками, будто собираясь оторваться от земли, — хочешь, полетим вместе?
— Соглашайся, — сказала Эвелина, — это единственное, что тебе остается.
— Нет, — ответил Лапидус, — мне еще с тобой надо встретиться.
— Зачем? — удивилась Эвелина.
— Зачем? — переспросил Лапидус. — А зачем ты убила Манго — Манго?
— Это не я, — сказала Эвелина, — так получилось… Понимаешь, это было надо!
— Врешь! — сказал Лапидус.
— Она никогда не врет, — сказала начальница, выхватывая сачком из аквариума пираний и разбрасывая по комнате, — моя сестра всегда говорит правду!
— Правда — это осенние ночи, полные ярких пригоршней звезд… — произнес в ответ чей–то фальцет из телевизора.
— Так ты полетишь со мной? — спросила начальница.
— Нет, — ответил Лапидус, отпинывая ногой очередную прыгающую по паласу пиранью, — у меня еще есть кое–какие дела…
— Это какие же? — спросила Эвелина.
Лапидус взял в руки парик и опять превратился в блондинку.
— Очки, — сказала Эвелина, — у тебя же глаза не накрашены.
— Знаю, — сказал Лапидус и надел все те же большие темные очки.
Начальница стояла у окна и пыталась открыть его.
— Ты куда собрался? — спросила Лапидуса Эвелина.
— За тобой, — сказал Лапидус, — так что встретимся!
Начальница открыла окно, в комнату ворвался жаркий душный воздух и уличный шум Бурга, пираньи уже почти не прыгали по паласу, а лежали на нем странными дохлыми рядками.
— Третье июня, — сказал непонятно кому Лапидус.
— Ну и что? — спросила его Эвелина.
— Третье, — повторил Лапидус и добавил: — а у твоей сестры тоже парик?
— Нет, — сказала Эвелина, — она просто крашенная.
— А ты — нет! — сказал Лапидус и вдруг добавил: — А кто из вас старше?
— Она, — ответила Эвелина, — на пять лет…
— Была старше! — поправил ее Лапидус, выходя из кабинета и вскальзывая в коридор. Коридор был замечательно пуст, и даже его, Лапидуса, бывшая дверь хранила за собой молчание.
Лапидус легонько сбежал по центральной лестнице, вышел во вращающиеся двери и как раз подоспел к тому самому моменту, когда первый случайный прохожий начал кричать при виде рухнувшего на асфальт голого женского тела.
— Какой кошмар! — услышал Лапидус чей–то вздох из быстро собравшейся толпы.
Лапидус поправил на плече маленькую белую сумочку и решительно направился в сторону троллейбусной остановки. До того места, где — по его убеждению — сейчас находилась Эвелина, было всего две остановки на троллейбусе, сегодня было третье июня, а значит, троллейбус не мог оказаться не тем.
За спиной послышалась сирена «скорой помощи» и Лапидус подумал, что если его Бог все же существует, то у начальницы еще есть шанс выкарабкаться. Но это только в том случае, если его Бог существует и если Ему это будет угодно.
Когда же Лапидус садился в троллейбус, то «скорая», включив мигалку, пронеслась мимо на полной скорости.
Лапидус удовлетворенно вздохнул и купил билет.
Лапидус 22
Лапидус крутил билет в руках и думал, что как было бы хорошо, если бы он успел накрасить ногти. Или лучше — сделать ногти накладными, длинными и острыми. Такими, какие называют хищными. «Хищные ногти», подумал Лапидус и еще раз посмотрел на билет.
На билете было шесть цифр. Три первые значили 868, а три последние 976.
Лапидус решил проверить, счастливый попался билет или нет.
Восемь плюс шесть плюс восемь равняется двадцать два.
Двадцать два очка — прямо как в песенке Манго — Манго.
— Девушка, — услышал Лапидус голос сзади, — разрешите пройти!
Лапидус подвинулся и посмотрел в окно. За окном был летний Бург, троллейбус ехал по летней улице, остановка через квартал, потом троллейбус опять тронется с места, а затем Лапидусу выходить.
Девять плюс семь. Это шестнадцать. Счастливый билет тогда, когда сумма трех левых цифр равна сумме трех правых. Или трех первых трем последним.
Вчера утром Лапидус тоже купил билет, но счастливым он не был. Это был не тот билет и не тот троллейбус. Вчерашний троллейбус шел по зоне неудач, но она закончилась.
Надо к шестнадцати прибавить еще шесть. Что получается?
Получается двадцать два.
Опять двадцать два.
Двадцать два очка… И быстро падающие слова… И еще пятьдесят за те письма, что ты прочитал… Если хочешь, можешь идти дальше, если хочешь, можешь оставаться…Что с того, что мы с тобою меченые надписью зеленой краской «индилето»…
Манго — Манго давно был сожран пираньями. Начальница выбросилась с третьего этажа, нажравшись перед этим каких–то странных таблеток. Голое тело начальницы погрузили в «скорую помощь» и увезли под вой сирены. Троллейбус тронулся с места и покатил к той остановке, на которой Лапидусу надо было выходить.
— Вы выходите, девушка? — спросили спину Лапидуса.
— Выхожу! — томно ответил Лапидус, кивнув при этом головой, и открыл сумочку — ему было жаль выбрасывать счастливый билет, и он положил его в кармашек.
Дважды с двадцатью двумя очками в сумочке Лапидус вышел из троллейбуса на улицу.