Женщина нервно включила приемник. «В Бурге девять часов сорок пять минут утра…», — проговорил нейтральный женский голос, «…слушайте рекламу на нашей волне!». Женщина так же нервно выключила приемник и опять посмотрела на Лапидуса:
— Слушай, я сейчас увезу тебя обратно, понял?
— Понял.
— И высажу там, где тебя подобрала, понял?
— Понял!
— И ты забудешь про меня на всю оставшуюся жизнь, понял?
— Почему? — удивленно спросил Лапидус.
— Потому что ты дурак, — вдруг начала кричать женщина, — кто тебя просил садиться в мою машину, вышел из перехода, промок — ну и иди себе домой, понял?
— Понял, — грустно сказал Лапидус, внезапно почувствовав под ногами асфальт собственного двора.
Мокрый Лапидус возвращался домой.
Двор был пуст, мамаши с колясками и бабульки с кошками отсутствовали.
Только мрачный и небритый сосед из второго подъезда стоял под дождем посреди двора и выгуливал своего Шарика.
Шарик поднял ногу на фонарный столб, Лапидус быстро прошагал мимо и подошел к своему подъезду. Дверь была распахнута и нагло скрипела.
Лапидус вошел в подъезд и нажал кнопку лифта. Лифт не спускался — видимо, застрял. Лапидус пошел пешком по черной лестнице, под ногами валялись использованные шприцы, использованные презервативы, пустые бутылки, пустые сигаретные пачки и засохшее собачье–кошачье–человечье дерьмо. Иногда дерьмо было не засохшим и сильно пахнущим, то есть свежим. Следы того, что недавно здесь кто–то был. Лапидусу стало неуютно.
На стенах можно было читать самые разные надписи. Частью на английском языке, частью на русском, частью на матерном. Оставалось подняться еще на один пролет, как Лапидус все же вступил в свежую кучу. Куча была маленькой, скорее всего — кошачьей. Хотя может быть, что и собачьей. Для человечьей какашки были очень уж странными, разве что у кого–то дисбактериоз. Лапидус выругался — больше всего он не любил оттирать ботинки от дерьма. Ботинки у него были единственные. Одна пара ботинок на осень и на зиму. И на весну тоже. На лето у него были сандалии и старые легкие замшевые туфли, но хотя сегодня и было второе июня, он был не в сандалиях и не в туфлях, а в ботинках.
Когда–то давно они были коричневыми, но это когда–то давно.
Теперь они стали серо–черными, как то самое дерьмо, в которое только что вступил Лапидус. Мягкое, серо–черное и безумно вонючее. Лапидуса чуть не вырвало, но он мужественно попрыгал дальше. На одной ноге пропрыгал целый пролет, с тоской думая о том, что сейчас придется оттирать ботинок от дерьма. Хотя можно не оттирать, а отмыть, и не в ведре, а сразу под краном. Только после этого придется мыть раковину.
С мыслью, о том, что придется мыть раковину, Лапидус достал ключи и начал было открывать дверь, но потом передумал.
— Я не хочу домой, — сказал он женщине, — и я не дурак.
— Кто же ты тогда? — спросила она.
— Лапидус, — ответил Лапидус.
— Это что, имя?
— Имя, — гордо ответил Лапидус, — так меня назвали мама и папа, а вас как зовут?
— Меня? — спросила женщина и вдруг начала смеяться. Она начала смеяться, закашлялась от дыма сигареты, затушила ее, и все смеялась, смеялась, а дождь все шел, все лупил по крыше машины, по капоту, по лобовому стеклу, по боковым стеклам, по багажнику, по дороге, по тротуарам, по стенам и крышам домов, по газонам, по скверам, по паркам, по центру и по пригородам. А в нескольких километрах от того места, где у обочины дороги мокла под дождем машина с брюнеткой за рулем и Лапидусом на переднем пассажирском месте, все еще стоял у пустого перекрестка мужчина под зонтом, держа подмышкой черную неброскую папку с большим белым пакетом внутри. По крайней мере, так казалось Лапидусу.
— Как меня зовут? — переспросила женщина. — А какая тебе разница?
— Я же сказал, как меня зовут, — обиделся Лапидус.
— Хорошо, — ответила женщина, — ты сказал, как тебя зовут, значит и мне надо сказать, как меня зовут, только зачем, все же, тебе знать, как меня зовут?
— Не знаю, — честно ответил Лапидус.
— Эвелина, — внезапно сказала женщина. — Меня зовут Эвелина, повтори по слогам!
— Э–ве–ли-на! — повторил по слогам Лапидус.
— Правильно, — сказала Эвелина, — теперь ты успокоился?
— Да, — сказал Лапидус и внезапно спросил: — Ты очень расстроилась? Может, там все еще ждут?
— Там уже никто не ждет, — проговорила Эвелина, — это день такой, с самого утра… Машина долго не заводилась…
— В троллейбус сел не тот, — добавил Лапидус.
— Выехала из гаража — дождь начался.