— Что же тут смешного? — обиделась старуха. — Ничего плохого в этом нет. Дети и так дразнят меня «пучком конопли».
Услыхав нас, Хема тут же стала читать стихотворение:
— Пала дулаков, — передразнил братишка девочку.
Опасаясь, как бы малыш еще чего-нибудь не наговорил, Шубхашини поспешила унести его.
— Так и быть, выкрашу тебе волосы, — сказала я.
— Вот спасибо, — обрадовалась старуха. — Да будет долгой твоя жизнь! Да ниспошлет тебе небо много золотых украшений! Дай тебе бог выучиться хорошо стряпать.
Хохотушка Харани была на редкость расторопной, и очень быстро раздобыла краску. С флаконом в руках я предстала перед хозяйкой, но сделала вид, что собираюсь дергать у нее оставшиеся седые волосы.
— Что это у тебя? — поинтересовалась старуха.
— Так, жидкость одна. От нее седые волосы сами выпадают.
— Скажите пожалуйста! — изумилась хозяйка. — В жизни не слыхала ничего подобного! Смочи-ка мне волосы, только смотри, чтобы это не оказалось краской!
Я выполнила просьбу старой госпожи со всем усердием, на какое была способна, и покинула ее покои.
Как и следовало ожидать, через некоторое время волосы старухи потемнели. К несчастью, первой заметила это Харани, убиравшая комнаты хозяйки. Она выронила метлу из рук и со смехом убежала. Хозяйка вернула ее, но стоило Харани взглянуть на старую госпожу, как она, закрыв лицо краем сари, снова удрала, на этот раз на крышу[20].
Мать Шоны как раз сушила там волосы после мытья.
— Что случилось? — спросила она у Харани.
От душившего ее хохота Харани не могла вымолвить ни слова, и только показывала на голову кухарки. Так и не добившись от нее толку, кухарка спустилась вниз.
— О госпожа, — завопила она, войдя к ней. — Что стало с вашими волосами, они совсем черные! Уж я-то знаю, чьих рук это дело!
Тем временем меня разыскала Шубхашини.
— Это ты, негодница, выкрасила волосы свекрови? — смеясь спросила она.
— Я.
— Чтоб тебе пусто было! Видишь, какая поднялась суматоха!
— Не волнуйся, — только и успела сказать я, потому что старая хозяйка снова позвала меня к себе.
— Ах Кумо, — с укором проговорила она, что ты наделала, зачем выкрасила меня?!
Однако лицо хозяйки сияло от удовольствия.
— Кто вам такое сказал, госпожа?
— Мать Шоны.
— Да что она понимает! Это не краска, госпожа, а самое настоящее лекарство.
— И очень хорошее лекарство, милая. Принеси-ка зеркало.
Я выполнила приказание.
— Ни одного седого волоса, — поглядев в зеркало, сказала старуха. — О горе. Теперь все станут говорить, что я крашусь. — И все же она не могла скрыть довольной улыбки.
После этого случая мою стряпню стали хвалить еще больше и удвоили мне жалованье.
— Милая, — сказала хозяйка, — нехорошо, что у тебя на руках одни стеклянные браслеты. — И она протянула мне два золотых браслета, которые уже не носила.
Это было так унизительно, что я опустила голову и почувствовала, как на глаза мне навернулись слезы, они-то и помешали мне отказаться от подарка.
Выбрав удобный момент, старая кухарка спросила меня:
— Лекарство еще осталось?
— Какое лекарство? То, которое я дала одной брахманке, чтобы она приворожила мужа?
— Провалиться тебе на этом месте. Болтаешь всякую чепуху, как дитя неразумное, будто не знаешь, что у меня нет мужа!
— Неужели нет? — притворилась я удивленной. — Ни одного?
— Это у таких, как ты, по пяти, не меньше! — рассердилась старуха.
— Я не умела бы так хорошо стряпать, не будь я Драупади. Но, имей я пять мужей, никто бы и в рот не взял моей стряпни.
— А почему непременно пять? То, что позволительно мусульманке, грех для индусской девушки[21]. Как это можно! А волосы у меня и в самом деле похожи на пучок конопли, — вздохнула кухарка, — потому я и спросила о лекарстве, о том самом, от которого волосы темнеют.
— Так бы и сказала. Конечно, осталось. — И вручила кухарке пузырек с краской.
Ночью, когда все спали, брахманка вылила жидкость себе на голову. Красить волосы она не умела, и потому получилось очень неровно. Кроме того, она забрызгала краской все лицо.
Утром, когда кухарка появилась на кухне, она была похожа на пеструю кошку: половина волос ее так и осталась седой, а половина приобрела красно-рыжий оттенок. Лицо же, забрызганное черной краской, напоминало морду обезьяны или кошки с подпаленной шерстью. Нельзя было без смеха смотреть на нее.
21
По религиозным канонам индуска не имела права выйти второй раз замуж. До 1828 г. в Индии существовал варварский обычай самосожжения вдов на погребальном костре умершего мужа.