К концу сезона у него накопилась собственная коллекция минералов — целый пробный мешочек. В основном — это рудные минералы, к ним у Кольки слабость (из-за блеска, наверное): халькопирит, пирит, борнит, марказит… После ужина любит он очистить местечко на столе, вывалит свое сокровище и рассматривает через лупу. Что-то бормочет. Некоторые образцы, покрасивее, он всерьез считает драгоценными камнями, тут его не переубедишь. Он заворачивает их в оберточную бумагу и держит отдельно. Каждый вечер пересчитывает — не пропали? А начальник, Сергей Анатольевич, то на Кольку поглядывает, то на студентов своих, практикантов. Студенты маршруты нанесли на карту, этикетки к образцам прилепили — теперь в карты режутся на щелчки.
— Все люди, как люди! — сказал воспитатель. — Ты бы, Коля, хотя бы восьмой класс закончил. Как люди. А уж потом…
Начальник, Сергей Анатольевич, как узнал, что он в этом году восьмой класс не кончил, выгнал из лагеря.
— И чтобы не приходил, — крикнул в сердцах вдогонку, — пока справку не принесешь!
Но куда Колька пойдет? До города шестьдесят километров, реки разлились, сапоги худые, в животе пусто. Ночевал два дня за ручьем в старом сене вместе с одичавшим за зиму котом. А на третью ночь начальник передал через повариху:
— Черт с ним, пусть в лагерь приходит, а то… — хотел было сказать про Колькино больное ухо, да сказал другое, — а то кот ему все уши обгрызет.
— Ох, и попадет мне, Колька, от твоих родителей! Ну, что мне с тобой делать? — встретил такими словами. Посмотрел, посмотрел и, махнув рукой, отвернулся. — Вон в углу твой прошлогодний спальник. Ешь да стелись. Завтра на выброску. Чтоб харч зря не переводил.
А Колька и рад-радешенек. Пронесло до осени. До осени еще долго! Красота! Есть у Кольки на примете два озера. Одно озеро, если в солнечный день глядеть с хребта, синее-синее. А другое — медно-красное. А озера-то рядышком лежат. В чем тут дело? Разобраться бы. Время есть до осени.
К концу месяца Сергей Анатольевич ушел в город закрывать наряды. Когда через три дня возвращался в отряд, еле добрался. Началось такое дружное таяние снегов в горах, что вчерашние ручьи, которые три дня тому назад он перепрыгивал без разбега, превратились в реки.
Лагерь, как он и предполагал, оказался затопленным. Плавали в сумерках, подернутых редким туманцем, ящики, бумага, наполовину затопленное ведро. На сопке — дымок. Туда, сняв две палатки, перебрался отряд. Но подниматься начальнику вверх так не хотелось! Все же устал он, добираясь сюда по большой воде. Он крикнул зачем-то:
— Эй, есть здесь кто-нибудь живой!
— Ага! — вдруг радостно ответила одна из палаток и, откинув мокрый полог, выглянул Колька. — Ты чего так долго не приходил, я жду, жду… — с обидой заговорил он, откашливаясь, отплевываясь, наверное, целый день ему не с кем было поговорить.
— Да я шел, Колька, шел, — улыбаясь, начальник проходил в палатку, — и вот… пришел.
Так с улыбкой и повалился на раскладушку. Колька радостно суетился вокруг, снимал с него рюкзак, стаскивал резиновые сапоги. Отвернул спальник, достал сухие носки и с гордостью протянул начальнику. Тот засопел: «Ну, чего ты». Но, нагнувшись, стал надевать на ноги, посиневшие от трехдневной мокрой резины. А Колька подбросил в печку дровишек — и вот уже затрещало, загудело, и, несмотря на то, что на полу стояла вода местами на четверть, тепло и уютно показалось начальнику в палатке. Его охватило блаженное чувство: он дома, его ждали, ему здесь рады. Колька достал свечу и, посмеиваясь, говорил:
— Не зажигал, тебя ждал. Чего так долго?!
— А я вот, — сказал начальник в пространство. — Разлилось ведь все кругом.
— Знаю.
— Чего же ты со всеми не ушел? — тоже посмеиваясь, говорил начальник.
— Чего, чего! Ничего!
Начальник дотянулся до рюкзака, отстегнул клапан, достал письмо.
— Дождался?! — вскрикнул Колька, приподнимаясь в мешке на локоть.
— Да нет. Это тебе.
— Врешь!