Не легко дать ясное представление о сущности умственной работы экспериментального художника; она основывается, как мы уже говорили, на комбинации фактов или явлений, находящихся между собою в той-же зависимости, в какой находятся логические понятия, путем которых разум доходит до своих заключений. Из известных ему фактов или явлений, он заключает о существовании новых, до сих пор неизвестных, и его заключение есть опять-таки факт или явление. Ближе всего, может быть, можно сравнить мышление физика или химика с особенною способностью композитора, думающего в звуках.
В точном исследовании логика объяснения явления или вывод доказательств известного мнения основывается на фактах, которые находятся между собою в зависимости, подобно кольцам или звеньям цепи. Всякий, читавший физические или химические исследования, знает, что большинство фактов, послуживших исследователю для объяснения или доказательства, не существуют в природе, но изобретены или открыты самим естествоиспытателем. За неимением фактов, необходимых для умственной работы, то есть дедукции, он вынужден отыскивать их путем индукции, т. е. путем комбинаций своего воображения; и труд его состоит в том, что он, по правилам экспериментального искусства, заставляет влиять друг на друга те средства или предметы, которые повидимому находятся в связи с его целью; из происходящих вследствие этого реакций или явлений он выводит заключение о существовании или несуществовании искомого факта. Он делает ряд опытов, которые своим конечным результатом дают направление его дедукции.
Затруднения состоят для него в том, что ему совершенно неизвестен путь к искомому факту, потому что будь он ему известен, умозаключения сделали бы свое дело. По этому он вынужден придерживаться единственно тех явлений, которые ему представляют его опыты, потому что они руководят его фантазию в ее комбинациях.
Замечательное открытие озонированного кислорода, сделанное Шёнбейном химическим путем, представляет один из простейших примеров индуктивного процесса.
Шёнбейн нашел, что, при пропускании электрической искры через атмосферный воздух, последний получает новые свойства, из которых наиболее замечательное состоит в сильном увеличении степени сродства его кислорода; в таком воздухе окисляются очень многие тела (напр. серебро), на которые вовсе не действует кислород неэлектризованного воздуха.
Каким образом пришел за тем Шёнбейн к заключению, что фосфор, при своем медленном горении на воздухе, может привести его в такое-же состояние, в какое приводит его электрическая искра? Этот вывод основывался на сходстве запахов фосфора в воздухе и электризованного воздуха, а это пахучее в воздухе, как нашел Шёнбейн, и обладает способностью производить описанное действие. Сходство чувственного качества, — запаха — привело к заключению об образовании и существовании одного и того-же вещества — озона — среди двух, совершенно различных по своей природе, обстоятельств. Если бы при этой связи идей, руководящая роль была предоставлена разуму, то-по всей вероятности, он помешал бы открытию, потому что до него (открытия) разум не мог бы связать обоих фактов образования вещества с в высшей степени окисляющими свойствами посредством или рядом с телом, которое, как фосфор, само в высшей степени способно к окислению.
Одно из величайших открытий Фарадея дает другой пример более сложной индукции.
Ерштедт воспроизводил магнетизм в металлических палочках, пропуская сквозь них электрический ток. Задача, которую поставил себе Фарадей, была обратная: получить посредством магнита электрический ток или искру; она была направлена к воспроизведению явления, и так как закон или путь к достижению этого был неизвестен, то она могла быть решена только путем художественным, то есть индуктивным. Только явление, уже изученное во всех отношениях может сделаться предметом дедуктивного исследования, и отсюда ясна противоположность между индуктивной работой Фарадея и дедуктивным трудом Вебера. Фарадей искал, если можно так выразиться, предмет, Вебер — основание или закон. Я слышал, как математики-физики жаловались на непонятность сочинений Фарадея о таких предметах, они говорили, что их едва можно читать и что они скорее похожи на выдержки из записной книжки. Но причина этого непонимания лежит в них самих. На физиков, дошедших до физики путем химии, сочинения Фарадея производят впечатление, подобное впечатлению прекрасной, чудной музыки.