– Вам следует узнать обо мне кое-что, мисс Фокс. Я не из тех, кто боится, наоборот, мне не знакомо это, как и ваш гипноз на мне не сработает. Поэтому ответьте на мой вопрос, от которого решили ускользнуть, и мы всё решим полюбовно. Здесь и сейчас. Иначе мне, действительно, придётся совершить что-то страшное, что резко подорвёт ваш авторитет и понизит планку, вероятнее всего, вы исчезнете, так как не сможете справиться с давлением и унижением. Так что советую, ответьте на мой вопрос, – делаю к ней шаг, и она поднимает голову, чтобы удержать зрительный контакт. Её зрачки не расширяются при моём приближении, а я же втягиваю в себя очень слабый аромат ванили и орхидеи. Никаких духов. Она не пользуется ими вовсе, гель для душа или же мыло, не более. Конечно, удачный ход, чтобы ни одна жена по запаху не догадалась о наличии любовницы.
– Испугались, мисс Фокс. Молчите больше минуты, тянете время, чтобы поскорее покинуть комнату и побежать к своему спасителю? – Едко усмехаюсь я.
– Ох, боже, так вы пугали меня? Я не заметила. Простите за мою нерасторопность, но я лишь ждала, когда вы завершите мысль. Точнее, я хочу, чтобы вы сказали всё сразу, а не разменивались на ваши умозаключения, которые в корне неверны, – она, играючи, немного склоняет голову набок.
Прищуриваясь, ловлю себя на мысли, что она, действительно, хорошо понимает людей. Бланш знает больше, чем я предполагал, и, возможно, умнее многих женщин. Но всё же, это женщина, а не социопат вроде меня.
– Сколько вы хотите, чтобы сейчас же собрать вещи и убраться из этого дома, забыв навсегда о моём отце, и больше никогда не попадаться мне на глаза?
– Ну же, продолжайте, вы не закончили, – быстро шепчет она, и её глаза вспыхивают бликами интереса.
– Десять тысяч.
– Ещё.
– Двадцать.
– Ох, какая щедрость.
– Пятьдесят и ни пенни больше, – ставлю точку в споре. Она на секунду замирает, даже обиженно отшатывается и прикладывает руку к груди обтянутой чёрной тканью.
– Остановимся, а то вы разоритесь. Вы решили, что меня волнуют цифры, мистер Рассел? Это ваша первая ошибка. Я богата. Слишком богата для шлюхи, и могу жить, где захочу и как захочу, не заботясь о заработке. Вторая ошибка, меня не возбуждают деньги, это было в прошлом, сейчас же всё изменилось. Вы так слепы и прозаичны, что мне даже скучно, а я предполагала увидеть удивительного и соблазнительного психопата, каким вас и описывают. Обидно. Я на вас возложила столько надежд, а вы ни одной не оправдали. Скучно, мистер Рассел, скучно, – она смеётся, двигаясь, огибает столик, но в два шага я перекрываю ей путь.
– Сто тысяч, – рычу я, не позволяя ей уйти и сорвать мой план.
– Проверьте слух, сэр, мне не нужны деньги, – её глаза испускают опасный холодный блеск – вот она настоящая. Её взгляд становится пронзительным, резким и острым для других. Я же вижу сейчас женщину, у которой есть цель. Но что это за цель?
– Что ты хочешь, Бланш? Я могу исполнить любое твоё желание. Мои возможности безграничны, – меняю тембр, играя на чувственных нотках, так любимых всеми женщинами.
– Жаль, передо мной обычный мужчина, с кучей комплексов и таким же раздутым эго, как и у его кузена, даже больше, настолько, что это навевает на меня сон. Где же ваша искра, мистер Рассел? Ах да, у вас её нет, только проблемы с восприятием и уверенность, что вы имеете власть. Ложь. Вы ничего не имеете, точнее, не имеете того, чтобы меня заинтересовать. Ваше время вышло, сэр, – она делает шаг в сторону, и я туда же.
– Ты оскорбилась, Бланш? Наконец-то, и что же вывело тебя из себя? Моё упоминание о том, что в этом мире доминирует мужчина или то, что не все опускаются на колени перед тобой. Или вероятнее всего, эта злость из-за невозможности завладеть моим разумом и узнать мои слабые стороны. Я тоже открою тебе секрет, у меня нет слабых сторон. Так какой следующий ход? – И снова спокойствие, хотя ещё несколько секунд назад её глаза горели, а сейчас погасли.
– Я не прочь опуститься на колени, мистер Рассел. Мне нравится это делать, только если меня удастся покорить. Я обожаю стоять на коленях у ног мужчины, чтобы доставлять ему наслаждение. Я живу этим. Я дышу страстью. Я рождаю её и окрашиваю скучные цвета, которыми вы наполнены, – она шепчет каждое слово с чувством, отработанным годами, и оно же сводит с ума многих. Не меня. Я смотрю на неё с раздражением и желаю найти хоть что-то, хоть какой-то надлом в её броне, но его нет. И это странно. Чертовски странно, что она закрыта.