Не британка, точно. Американка, но довольно умело имитирующая нашу речь. Прожила здесь достаточно, хотя не настолько, чтобы идеально сойти за одну из нас, англичан. И всё же, у неё осталась манера, которой отличаются все американцы. Они не могут промолчать и смиренно ожидать, пока к ним не обратятся лично, они считают нормой общение в таком стиле, когда же мы, англичане, не утруждаем себя разговором с незнакомым человеком. Это считается верным.
– Тогда вам ничего не рассказали обо мне, да и, к слову, с моим самочувствием всё в порядке. Мне интересно другое, где же вы потеряли совесть, раз явились в этот дом?
Обычно люди закипают от обиды, когда их прилюдно унижают, но она… чёртова женщина, улыбается ещё шире, и её лицо приобретает уникальную особенность светиться от радости. Отвратительно.
– Эйс, довольно, – грубо произносит отец. Вот он сказал именно то, что я надеялся услышать от неё.
– А я только начал знакомиться. Меня ведь никто не поставил в известность о том, что ты выбросил мать за порог ради этой женщины, – замечаю я.
– Папа, не здесь. Люди смотрят. Эйс, прекрати. Обсудите всё наверху, – истерично шепчет Молли.
– Почему же не здесь? Они, предполагаю, в курсе того, что ты привёл сюда недостойного гостя. Неужели, сейчас ты испытываешь стыд из-за выбора спутницы на этот вечер? Как так? Это ведь твой выбор, это твои желания, и ты учил нас никогда их не бояться. Видимо, возраст взял своё, и теперь даже смотреть на тебя мне противно. Думаю, моя спальня до сих пор на том же месте. И я с превеликим удовольствием лучше отправлюсь туда, чем буду участвовать в вашем спектакле, который не имеет никакого смысла, да и причин тоже. А вы продолжайте делать вид, как будто вы нормальные. Только вот открою вам секрет, нет нормальных людей, все больны. И эта женщина тому подтверждение. Как же хорошо, что моя особенность стала наилучшим проявлением честности, теперь я рад быть непохожим на вас. Хорошего вечера, – резко киваю им и, разворачиваясь, широким шагом выхожу из зала.
Возможно, я всё же обижен. А, возможно, мне не хочется находиться здесь, вновь убеждаясь, что я неотъемлемая часть своей семьи. Зол ли? Нет. Это не про меня, скорее, раздражён. Меня, если честно, не особо волнует, что у отца есть любовница. Больше меня заботит то, как это скажется на мне и моей карьере. Как всё, произошедшее в моё отсутствие, теперь отразится на моей работе. Вот именно это мне интересно. А что до этой женщины, то нет никакого желания продолжать общение и быть нормальным человеком рядом с ней. И должен ли я? Нет, конечно, нет. Пусть отец и дальше развлекается, а я не позволю ему разрушить столько лет моих трудов из-за желания заполнить проблемы в его сексуальном развитии. Какая глупость! Это ведь глупость, не так ли? Почему же у большинства людей близость стоит на первом месте? Почему они так деградируют? Да и что нового может продемонстрировать, к примеру, эта женщина? Ничего. Всё уже давно описано, показано и зарисовано.
Оглядываю тёмную спальню, слабоосвещенную торшером, расположенным у кровати. Мой багаж стоит по центру комнаты, так как даже прислуга знает, как я не люблю, когда до моих вещей дотрагиваются.
И всё же, мои мысли возвращаются к этой женщине, продолжающей улыбаться в моей голове. Прижимаю прохладные пальцы к вискам и закрываю глаза. Её образ в чёрном платье продолжает кружиться вокруг меня. Куча вопросов не даёт подумать о чём-то другом. Не британка, нет присущего нам акцента и манеры разговора. Что ещё я о ней узнал? Самые простые факты, которые легко угадать любому. Но почему? Вероятнее всего, именно это и не позволит мне стереть воспоминания и переметнуться к чему-то более значимому. Я предпочитаю всё доводить до конца. До идеального конца, где за мной останется последнее слово, хотя это так и вышло, но мне мало. Я что-то упустил, нечто очень важное, что могло бы мне помочь выстроить дальнейший ход событий.
За спиной кто-то нажимает на ручку и распахивает дверь. «Шанель». Классика.
– Мадам, вы пришли сюда, чтобы убедить меня в необходимости присутствия внизу? Так это лишнее, не утруждайтесь, пощадите волосы от постоянной окраски, чтобы скрыть седину, – оборачиваюсь и встречаюсь с беспокойным взглядом голубых глаз.
– Эйс Ориан Рассел, после двух лет отсутствия, ты так приветствуешь свою мать?! – Женщина, стоящая напротив, складывает руки на груди, её глаза грозно сверкают недовольством.
– Если вы, мадам, считаете, что, назвав моё второе имя, вызовете во мне стыд, покорность, смущение, яркий всплеск адреналина или же что-то иное, то ошибаетесь. Это никак не повлияет на меня, и я буду дальше общаться с вами так, как посчитаю нужным, – усмехаясь, приподнимаю бровь.