КОЛЬЦО
{28}
…и как только я оборачиваюсь, следует мощный удар прямо мне в лицо. Вот только не в нижнюю часть челюсти, куда явно метила эта дрянь, чтоб меня вырубить, а в щеку. Я чувствую вкус крови, мгновенно хлынувшей из разрезанной зубами щеки. Ну, и пусть. Итак, я падаю. Но тут же делаю разворот, и рубящий удар проходит мимо, а я врезаюсь в бедро Марины и с ревом толкаю ее в стену душевой, удачно промахиваясь головой орущей девки мимо торчащего здесь зачем-то штыря. Кстати, надо бы попросить убрать этот штырь. Иначе, после очередной драки кого-то могут унести в пакете.
Понимая, что надолго этого не хватит, с ревом бросаюсь на эту шваль и начинаю попытки расцарапать ей мерзкое, украшенное огромным Т-образным шрамом лицо с вечно воспаленными и потрескавшимися губами Анджелины Джоли. Марина визжит и брыкается. Кто-то хватает меня за талию, и я с шипением ядовитой змеи отмахиваюсь назад локтем. Крик, смешанный с бульканьем, уносится назад, а я продолжаю колотить Марину, пытаясь заодно уцепиться обломанными ногтями за ее лицо, но вот тут-то меня и перехватывают.
Шоу закончено. Меня подставляют под ледяной душ, чтобы освежить и смыть пену с растрепанных волос. Кто-то – наверное, это Люба, самая матерая из конвоя, – хватает меня за волосы и подставляет мое лицо и грудь под обжигающий водопад, и я кричу от боли, но меня держат, пока я не перестаю ощущать щеки и обе груди, а затем выводят из душевой.
К счастью, Марину ведут следом. Ее утихомирили также быстро, и сейчас мне лишь любопытно, кто из ее шайки начал эту толкучку. Очевидно, это головокружительное представление связано с моими вчерашними замечаниями на тему того, что не стоит мешать людям спать своими картами и бухлом, принесенным из-под полы. Другое дело, что почетным колонисткам, мотающим по третьему кругу, понятие уважения к окружающему плебосу в принципе неведомо. Как я уже успела понять, в женской колонии любой даже самый подлый и бесчеловечный фортель со стороны сидельцев всегда будет выглядеть нормально и оправданно. Про правила, о которых так часто болтают в кино и книгах про мужские тюрьмы, здесь никогда никто и не слыхал. Большинство местных привыкли жить по обстоятельствам, зарабатывать случаем или своим телом, а окружающих использовать по мере любой представившейся возможности. И еще привыкли к тому, что бьют за это не сразу, а иногда и вовсе не бьют, хотя следовало бы. Мы ведь девочки. Мы можем быть суками и подлыми тварями, но бить нас за это нельзя. Жаль, надзирательницы не в курсе этого.
С каждым днем все больше знакомых фамилий. Список практически не меняется, и от этого даже легче. Меньше сюрпризов.
– Нечаева!
– Я!
И все. Ни много, ни мало. Я еще ни с кем не обмолвилась ни словом, и это вообще первое, что я сказала вслух после выхода обратно в общий режим. Несмотря на то, что после выхода из изолятора прошла целая ночь, глаза до сих пор болят даже от взгляда на серое утреннее небо над колонией. Но поскольку это был мой второй визит в этот уголок богемы, где спать лежа крайне опасно, а есть хочется каждую минуту, я уже не переживаю насчет симптомов. Все проходит примерно до обеда. За исключением, конечно, ступора в мозгах, на лечение которого нужно несколько дней – до недели. Я не успела договориться о ближайшей неделе без работы, чтобы хоть немного отдохнуть, и теперь меня будут распределять – то за швейную машинку в промзоне, то за метлу и тряпку в жилой каждый день, пока не удастся договориться.
– Ну, ты как, Ирусик? – слышится тонкий шепот сзади.
Конечно же, это тощая прыщавая Тонечка, рецидивистка и проститутка, которая оказалась добрейшей души человеком и не отлипает теперь от меня со своей заботой и вроде как дружбой. Я каждый раз удивляюсь тому, как время поменяло мое отношение к таким девицам, как она – от категорического отвращения до сносного дружелюбия с минимальной опаской.
– Да, нормально. Ничего нового, – кидаю через плечо.
– Мы тут уж думали, они тебя решили довести из-за Марины. Говорят, она хотела с тобой решить в свою смену, но что-то попутала, и…
– Тоня, – немного повышаю голос. – Давай, ты мне это не будешь вешать. Я спать хочу.