– Ирочка, ну что ты… – мать в очередной раз пытается обнять меня, но око Саурона не дремлет.
– Все хорошо, – успеваю обронить я, подняв руки и уже зная, что будет дальше.
– Стоп! – жирная надсмотрщица Люся отталкивает меня в сторону и оборачивается к матери. – Никаких контактов. Еще раз попробуете – и свиданий больше не будет.
– Ну, я же не знала, – пытается сыграть слезливую дурочку мать.
– На третий раз уже не прокатит. Я вас помню, – гордо отвечает Люся и жестом приказывает мне сесть на стул. – До прихода следователя молчите.
Следователь заявляется только через пять минут, и все это время мы с мамой смотрит друг на друга, а Саша скромно перебирает какие-то там бумажки. У каждого из них свои заботы там, за этими дверями. Им лучше просто не знать о том, что даже сходить в туалет без свидетелей я не могу, и что начавшееся на днях месячные стали для меня настоящей трагедией, из-за которой я и получила этот невидимый для всех, но весьма ощутимый синяк. И о том, что я уже привыкла к обращениям вроде «мразь», «шваль» и «сука», им тоже знать не нужно. Я улыбаюсь – старательно, чтобы это не выглядело фальшивым, – и киваю в ответ на какие-то мимические сигналы матери. Странно видеть, как поменялись наши отношения за эти несколько недель. Будто я только вчера уехала из дома и поступила в институт, а сегодня меня вроде как отчислили, но не отпускают, а мама приехала за своей блудной дочерью. Она заберет меня домой, накормит своими фирменными пирожками с вишневым вареньем и уложить спать. А наутро я снова начну пытаться все делать по-своему, и мы снова перестанем быть родными, как еще совсем недавно.
Следователь недовольно бурчит что-то лично Саше, кидает ему на подписание какую-то бумажку, и после того, как тот подписывает ее, удаляется. А вот Люся остается, только отходит к двери. Тварь будет слушать все, что мы ни скажем и наблюдать, чтобы мы друг друга не трогали. Выцарапать бы ей глаза, а потом…
– В общем, так, – Саша прерывает мои влажные фантазии арестантки своим бодрым, внушающим доверие голосом. – Скорее всего, будем готовить апелляцию. С судьей что-то не так, и я уже не успею выяснить, что именно.
– То есть, твой план не сработал, – усмехаюсь и смотрю на маму, которая едва не плачет и сжимает покрепче губы.
– Есть нормы закона, которые для всех едины, – Саша начинает в своей излюбленной манере рубить стол ладонью, чтобы его наверняка поняли. – Неважно, что там и кто думает о факте преступления – объективно у нас на руках множество смягчающих, которые действуют даже при особой жестокости.
– Их не устроило то, что мы показали, так? – спокойно уточняю, чтобы дать Саше повод перейти к конкретике.
– Да, но это явно показывает, насколько суд ангажирован против тебя. Это повод вспомнить, что еще ты можешь рассказать про всю эту ситуацию.
– Нечего. Я ничего больше ни про кого не знаю, – качаю головой и ухожу взглядом к маме. – Мам, как там Манька? Не ругается, что меня нет?
– Ругается, – вздыхает мама. – Но я говорю, что ты скоро приедешь.
– Поехала исследовать горы, – горькая усмешка сама вылезает на мое лицо, и, кажется, уродует его, и я одергиваюсь. – Если нужно вернуться домой, пусть на время, я свяжусь с…
– Ира, – мама хмурится. – Только попробуй отобрать у меня девочку. У нее, пока ты во всем этом варишься, никого больше нет. И не смей меня никуда отправлять. Вот закончим этот суд, приедешь домой – тогда и выкореживайся. Тебе покушать можно передать?
– Сейчас уже нет, – оглянувшись на напрягшуюся Люсю, качаю головой. – У меня все нормально, правда. Сижу да лежу – вот и все дела.
– Ой, – из маминых глаз вырываются слезы, и она накрывает рот ладонью.
Черта с два ты отыграла, Ира. Боль не скроешь за глупой болтовней. Особенно от матери. Когда-то я тоже пойму, чего все это стоит. Может быть, нас с Машкой когда-то тоже сведет чье-то горе. Только не такое, нет уж. Одной уголовницы в родословной достаточно. Мать уже не может сдержать слез, а Саша что-то проговорил, и я упустила, и надо бы продолжить с ним, но…
{24}
…а чертова укороченная пятница вымотала меня больше, чем четыре предыдущих рабочих дня, и все мои надежды – только на спокойный вечер, бокал красного и хорошее настроение моей малышки. И еще – я жутко голодна, а едой не пахнет, что вполне логично – не Маше же ее готовить и даже не няне. Но, рано или поздно, моя дочура этим займется, не все коту масленица.
Зайдя в квартиру, я слышу голос Машеньки, вот только он плачущий, и он что-то лепечет, и у меня внутри все сжимается, но я уверяю себя, что все в порядке, и это просто очередное расстройство из-за какой-нибудь игрушки или ограничения на просмотр мультиков. Отставляю сумку, вешаю плащ и шагаю в квартиру. Писк и невнятная болтовня Машеньки превращаются в крик, и я перехожу на бег и врываюсь в комнату, где…