Меня парализует ужас, и по всему телу разносится дрожь. Кто-то незнакомый, черноволосый стоит над моей малышкой – раздетой, совсем голенькой, – с приспущенными штанами и держит ее и что-то приговаривает. Кто-то – это…
Как только дар речи возвращается ко мне, я кричу «Эй!» – ничего умнее на ум не приходит, – и он оборачивается ко мне, не отпуская Машеньку. У него отчетливый стояк, совершенно безумный взгляд и, кажется, пена в уголках рта. Или просто слюни.
– Твою мать, – скрипит он зубами, – что ты… Пошла отсюда! Быстро! Или хуже будет!
Я делаю шаг к нему навстречу, и он хватает рукой голову Машеньки, – ее голова помещается в его руке, – и отрицательно мотает головой.
– Только попробуй. Только дернись. Вон!
Я отступаю, хватаясь за наполненную звоном и каким-то шумом голову, пытаясь осознать, что происходит.
– Ты будешь слушаться, понятно? Я же тебе говорил…
Почему я на это смотрю и слушаю? Что это? Что происходит?
Я убегаю на кухню и ищу ножи, но их нет в магнитной подставке, нет на стеновой панели, нет нигде! Мне нужно побежать и попросить о помощи соседей, нужно что-то сделать, чтобы его остановить…
Он не пошел за мной – значит, он продолжает, и я слышу прорывающийся сквозь что-то плотное визг Машеньки…
В моей голове что-то щелкает, все вокруг озаряется светом, и я вижу у открытой двери на балкон хозяйственный топор с оранжевой ручкой и хватаю его и бегу обратно в комнату, чтобы заставить его остановиться и выгнать под страхом чего-нибудь, ну хоть чего-то!..
– Стой! Отпусти ее! – мой истошный визг оглушает меня саму, и я подбегаю к этому уроду и толкаю его обухом топора, но он едва сдвигается, оборачивается, несильно шлепает меня ладонь по лицу, а затем отталкивает – уже с такой силой, что я ударяюсь спиной о стену и теряю дыхание.
– Какого хера ты пришла? Какого хера? Теперь…
Он говорит что-то еще, но я не слышу – то ли из-за удара, то ли еще из-за чего-то. Он берет мою ревущую и брыкающуюся девочку под мышку и собирается куда-то уходить, пока я безвольно валяюсь на полу, и меня не слушаются ни руки, ни ноги.
– …твоя ошибка, дура!
Его голос звучит из прихожей, а голос Машеньки глохнет и совсем затихает, и почему-то именно это приводит меня в чувство. Я вскакиваю и снова хватаю топор, который теперь кажется гораздо легче, и с криком бешеной амазонки мчусь в прихожую и с разбега всаживаю топор куда-то в спину насильнику моей дочери, пытающемуся унести ее из квартиры.
Он не кричит, а, наоборот, замолкает и начинает пятиться в шоке. Я отталкиваю его, перехватывая Машеньку, закрываю входную дверь и убегаю с ребенком в комнату.
Так, мобильник, мобильник, где же он? Где сумочка? Где все? Кто-нибудь!
– Помогите! – зачем-то кричу, оставив ревущую и покрасневшую от напряжения Машеньку на кроватке.
– Сука! Что ты… – раздается из прихожей голос моего врага… нашего врага… и я выбегаю с окровавленным топором к нему навстречу.
– Не подходи! Не подходи, сказала!
Я изгибаюсь, как ядовитая змея, но это его, видимо, не пугает, хотя у него разрублено плечо, и кровь все сильнее окрашивает его одежду, и он с гортанным криком наступает на меня, не оставляя мне выбора.
Первый удар добивает его плечо, второй попадает прямо в лоб, а дальше я уже не вижу, куда бью – все превращается в одно единое кровавое пятно, и последним взмахом я уже просто врубаюсь в ламинат прихожей. Когда в квартире становится тихо, и лишь тихие стоны уже бессильно всхлипывающей Машеньки нарушают эту тишину, я отпускаю топор и отступаю к стене. У меня безумно кружится голова, и я пытаюсь сделать шаг, но едва не падаю.
Мне нужно проверить Машеньку. Да, точно. Я шагаю в комнату, спотыкаясь и поскальзываясь, беру мою малышку на руки и успокаиваю ее, сама не понимая, что делаю. Тем не менее, она затихает и лепечет что-то через «…мама..мама…», и я вижу, что испачкала ее кровью, которая брызнула на меня – на руки, на блузку, на лицо, – и укладываю ее в кроватку, приговаривая, что ей нужно отдохнуть, и что все хорошо и так далее, но на самом деле – все совсем не хорошо.
Я иду в прихожую, но то, что я теперь вижу – то, как я это вижу, – парализует меня, и я спускаюсь, держась за дверной косяк, на пол и ошарашено смотрю на это. Не знаю, сколько времени так проходит, но снова слышится голос Машеньки, и я снова получаю внутренний приказ действовать, делать что-то – как всегда, как всю жизнь. Меня охватывает страх. Незнакомый…