Я молча пожимаю плечами и предпочитаю это никак не комментировать. Будет неэтично с моей стороны что-либо говорить о компании, где мне пока еще работать и работать и откуда меня не выпроводили даже после столь нелюбимого моей директрисой-феминисткой, хотя и укороченного декрета.
– Все, больше никакой работы, – Игорь поднимает стакан с лонг-дринком. – За тебя, Ирочка. За твои таланты и твою красоту.
Мы чокаемся, и я отпиваю самую малость, а Игорь оглушает весь стакан залпом, даже не поморщившись. Все-таки, любит он иной раз показать, какой он крупный самец. Возможно, это единственное, что меня в нем и напрягает, и этим он словно бы держит меня на той дистанции, которую так давно хочет сократить, хотя не сказать, что это так уж и пугает. Но он хороший человек. Будь иначе, он давно вышвырнул бы меня к чертовой матери, как его сын – своих бывших девушек, устроенных в паре других фирм отца. Тем не менее, он приглашает меня на ланчи, подвозит до дома, когда у меня очередные проблемы с машиной или она нужна кому-то еще. Но главное – он делает все это столь деликатно, осторожно, что образ того сурового руководителя, одним словом убивающего и затыкающего все и вся в своих владениях, рушится на маленькие кусочки мозаики, из которой я сама собираю другого человека. Может, именно этого он и хочет? Этого он и хотел все эти годы, что знает меня? Это странно, даже безумно – ведь за это время у него наверняка были другие женщины, и с некоторыми его замечали, но ко мне его отношение не менялось. Что со мной или с ним не так?
– Ты прекрасно выглядишь. Очень ярко… – Игорь практически обезоруживает себя этим неловко произнесенным комплиментом – трудно быть сверхсерьезным мужчиной и проявлять чувства одновременно. – Просто сияешь.
– Спасибо, – конечно, краснею и опускаю взгляд. – Но ты так и не ответил на мой вопрос.
– По крайней мере, я пытался тебя отвлечь, – усмехается Игорь.
Я глупо хихикаю, но не потому, что хочу ему подыграть, а потому что знаю, что это дозволительно, и мне хотелось бы делать так чаще, но жизнь сформировала у меня другие привычки.
– Ну, что ж, – пожимает плечами и дает официантке замысловатый знак, который, видимо, означает, что аперитив надо повторить. – Раз мы оказались здесь и сейчас, нужно о чем-то поговорить.
– И о чем же ты хотел бы поговорить?
– А ты?
– Не знаю. Так ведь всегда – стоит спросить, о чем поболтаем – и в голове пустота.
– Наверное. Ты думала в последнее время о том разговоре – ну, на Крестовском, в мае?
– Возможно. Странный был день, – я улыбаюсь, но по какому-то наитию одергиваю себя.
– Да, я был немного забегавшимся, опоздал. Было неприятно, – он вздыхает и отпивает немного из нового стакана с коктейлем, с составом которого я до сих пор не разобралась.
– Нет, что ты. Все было хорошо, – я стараюсь смотреть ему в глаза, но он сам их отводит.
Он что-то скажет – что-то, что я хотела бы услышать, но при звучании чего должна закрыть уши и делать вид, что все отлично и без того.
– Я бы хотел повторить свой вопрос. Я бы хотел попытаться. Ты – сильная женщина, и просто сказать тебе, что делать, я не могу.
– Именно поэтому ты возишься со мной, да?
– Я бы это так не назвал.
Я молча вздыхаю и делаю большой глоток и зажмуриваюсь от мимолетного жжения в горле. За соседним столиком парень целует девушку и уходит, с резким щелчком кинув на стол свою кредитку. Он быстро садится в припаркованный рядом «порше» и так же стремительно уезжает.
– Я хотел бы, чтоб ты просто представила себе это возможным. Это не сложно.
– Но я просто не могу, понимаешь? – я стараюсь сдерживать тон, не повышать голос, чтобы не показаться безнадежной хамкой, хотя обычно и с обычными я именно такая. – Конечно, я думала об этом. Конечно, я даже хотела бы этого когда-то, и были моменты, когда я готова была набрать тебя и сказать вещи, которые имели бы огромное значение и для меня, и для тебя. Но каждый раз я понимала, что мне придется отвечать за свои слова, а я не смогу, и это даже хуже, чем просто сказать «нет». Я не могу тебя предать, понимаешь?
– Конечно. Я ценю это.
Сухо и бесцветно. Конечно же, он обиделся. Наверняка, ждал, что я хотя бы начну рассуждать в его ключе. Ведь он привык, что у него получается склонять людей к этому. Но во мне есть нечто, что просто не дает сказать «да». Нечто огромное – возможно, раздутое, но мое, построенное и убереженное мной в моменты, когда все могло рухнуть.