Закончив с уборкой пола, я, наконец, делаю яичницу и уплетаю ее, тараща рассеянный взгляд в телевизор и упорно отказываясь посолить это жуткое яство, хотя без соли оно просто отвратительно.
По телевизору рассказывают, что какой-то парень отстрелил ногу из «травматики» оборзевшему борцу с Кавказа, и теперь он может сесть за нарушение пределов самообороны. Повторяют несколько раз, что у парня не было лицензии на пистолет. Как-то это глупо. Что еще ему было делать? Не применять то, что у него было под рукой? Да и вообще – на очевидно опасную и заметную издалека «травматику» нужен целый пакет документов, тогда как каждый дом каждой семьи в мире полон неочевидного оружия на любой вкус. Смертоносного, не требующего особой силы, способного перечеркнуть жизнь одним легким движением, одним взмахом в припадке бешенства или при той же самозащите. Обычный кухонный нож гораздо опаснее пистолета, который еще нужно достать из загашника и из которого нужно еще выстрелить, прицелившись. В общем, странно это все. Но в большей степени странно то, что я об этом думаю. Это меня совершенно не касается. Жизнь убедила меня, что с законом шутки плохи, и каким бы хорошим человеком ты ни был, на территории правоприменения всегда с распростертыми объятьями ждут твоей мельчайшей, пусть даже формальной ошибки. Ждут, когда ты оступишься на копейку, чтобы осудить за миллион. Полиция никогда не защищала мою жизнь, сколько я себя помню. Ни когда меня чуть не убили, оставив шрам на всю жизнь, ни когда обворовали посреди белого дня на длинной безлюдной улице, отобрав сумочку – благо, там было не так много и не было карт и мобильника. Зато, когда пришло время мою жизнь разрушить, стражи порядка прибыли целым нарядом.
Так почему же мне доверять людям, которые только и знают, как применить право в свою пользу? Зачем мне доверять тем, для кого лишить человека свободы – лишь галочка в плане, за который они получат квартальную премию? Я для себя на этот вопрос ответила уже не первый год как. Может быть, поэтому я и задумываюсь о том, как защитить себя и свое дитя, пока не вернулся наш естественный защитник – Мужчина. И в понедельник, кстати, я его увижу.
– Что-то еще нужно будет?
Голос Андрея слегка дрожит после того, как он выслушивает все, что рассказал адвокат.
– Нет, теперь только рассмотрение. Данных у нас достаточно, справки все есть, – деловито продолжает юрист. – Но по поводу вопроса с пострадавшими все глухо, конечно.
– Значит, не вышло поговорить, да? – разочарованно качает головой Андрей. – Так и знал.
– Конечно, они не сдадутся. После стольких лет, – вздыхаю я и машинально откидываю упавшую на лицо прядь волос.
– Все указывает на то, что все эти годы вы страдали из-за подставы, – кивает адвокат. – Но теперь нас спасет только УДО. Разбередим дело снова – получим только больше шансов на отказ.
– А отказ… – Андрей сбивается, немного нервно потирает рот. – Отказ получить большой шанс?
– На это раз мы прорвемся. Почти сто процентов, – уверенно поднимает ладонь юрист. – Я редко говорю такие вещи, но сейчас самое благоприятное время.
– Хорошо. Я просто устал немного. От этого всего.
– Андрей, – я сильно сжимаю руки, стараясь сдерживаться. – Что случилось?
– Нет, ничего, – Андрей медленно качает головой и старается улыбаться. – Просто надоели коллеги по цеху. Достали же.
– Вас провоцируют? До сих пор? – деликатно интересуется юрист.
– Да. И на многое, – кивает Андрей. – Но меня так просто не возьмешь. Не родился еще тот, знаете…
– Все хорошо. Главное – ни с кем не связывайся, не устраивай драк, не поддавайся им, – пытаюсь давать советы, хотя знаю, что ни черта я в этом не смыслю, и мне так неловко, да еще эти чертовы месячные – из меня прет, как из ниагарского водопада.
– Конечно. Я все сделаю. Не волнуйся.
Нам сообщают о том, что сегодня времени меньше, и оно подошло к концу.
Я не вижу на Андрее следов насилия, но это лишь значит, что они наверняка есть под тюремной одеждой. У него загнанный взгляд, но он пытается изображать, что все хорошо и даже улыбка его может показаться естественной – если не знать его столько, сколько знаю я.
– Если продержится до комиссии, все будет хорошо, – неожиданно выдает уже на улице адвокат.