Зайдя внутрь, я зачем-то достаю телефон, и только сейчас, перечитав смску от Андрея о том, что он будет поздно, потому что ему подкинули какую-то работу на вечер, отдаю себе отчет в том, насколько меня опустошил, огорошил и затормозил разговор с матерью. Я совершенно потеряна, и даже не помню, чего вообще хотела от этого торгового центра, и все, что остается – это пойти и купить кофе и сесть за столик, глядя сквозь окружающих меня людей – мимо их жестов, походок, улыбок, голосов, – и пытаясь понять то едва уловимое и необъяснимое чувство какой-то вины, которое появилось у меня вчера, когда…
{6}
…будто никогда такого не было, и вот опять. Примерно так это выглядит. Можно сколько угодно удивляться бессоннице, но причины ее, как правило, всегда на поверхности. Во всяком случае, у меня исключений не бывало. Правда, сегодня есть одна странная штука, которая не дает мне покоя.
Слезы ночи сохнут утром.
Эта фраза вот уже полночи крутится у меня в голове – обращается, звучит по-разному, произносится в моей голове то шепотом, то во весь внутренний голос, и мне никак не уснуть, хотя больше никаких конкретных мыслей меня не мучит – разве что отдельные образы, ощущения – словно перекрученные между собой и постоянно меняющие свою мощность – от минимума до максимума.
Слезы. Ночи. Сохнут. Утром.
Я нашла ее в моем старом, подростковом еще дневнике, почему-то до сих пор валяющемся в моих детских вещах – той их крошечной части, которую я в свое время по каким-то необъяснимым ныне причинам забрала с собой из первого дома. О чем я думала тогда, девочкой-подростком записывая такие измышления в расписанную странными узорами тетрадь в девяносто шесть листов? Что хотела этим сказать? Почему именно сейчас это меня так тревожит? Намек на то, что я все это время бродила в кошмарном сне, полном слез отчаяния и горечи, и теперь настало мое утро? Да, мне хотелось бы, чтобы это был именно такой намек, вот только что-то еще – неуловимое, странное, чужеродное, – вплетается в те ощущения, которые охватывают меня, стоит мне снова прокрутить перед внутренним слухом эту фразу, и я совершенно не понимаю их, эти чувства, потому что не могу взвесить, чего в них больше – тоски, страха, жалости… Черт, я совсем запуталась. Я слишком мало сплю.
Осторожно, стараясь не разбудить Андрея, я выскальзываю из кровати и ухожу на кухню, по дороге вытаскивая в прихожей из открытой сумочки свой паспорт. Налив стакан минералки и осушив залпом половину, я закрываю глаза, нащупываю паспорт на столе и открываю его – по наитию, – сразу на странице с семейным положением. Мы не стали изобретать пышную свадьбу, да и я, кстати, как ни странно, никогда о ней не мечтала. Пригласили нескольких хороших знакомых в ЗАГС и ресторан, выпили, поболтали, да и все. Андрей долго уговаривал меня как следует подумать насчет празднества и понаприглашать цыганский табор моих родственников, потому что у него уже никого не осталось, но ему пришлось смириться с тем, что я такая вот нестандартная девочка – вместо «не хочу ничего решать, хочу платье и замуж» – просто печать в паспорт, и счастье в кармане. Я согласна с тем, что это странно, но все эти годы, представляя счастливую семью, я представляла что угодно – годы жизни вместе, совместные поездки, детей даже иной раз, – но никогда в моих планах не было всей этой несусветицы с безмерными тратами на платья, лимузины, пьяных в сопли гостей, половину из которых я не знаю, мордобой, рис и бросание букета и подвязки и прочие радости типичной русской свадьбы. И только сейчас я поняла, что действительно не хочу всего этого. Мое счастье – тихое, незаметное для окружающих и очень скромное. Меня легко любить. Бюджетно, так скажем. Вот только пока никому, кроме Андрея это не удавалось. Это я тоже поняла только сейчас. Мне везло на предателей и слабаков, потому что я перетягивала большую часть груза на себя а с ним так не будет. Я в него верю. И в себя, готовую, несмотря на его уверенность в себе и силу, подставить свое плечо там, где это нужно будет. Теперь это будет гораздо легче, потому что я, наконец, могу по-настоящему дышать. Кольцо, которое душило меня, сменилось золотым, которое делает меня довольной этой жизнью каждый день и каждую минуту. Да, наивно верить в то, что это все навечно, и все такое, и практики разрывов – болезненных, тяжелых, – вокруг хватает, но я хочу хотя бы немного отдышаться, хотя бы немного почувствовать то счастье настоящей, полноценной жизни, о котором так давно мечтала, страдая от вынужденного одиночества.