{2}
…но рывок в сторону уже не помогает, и я поскальзываюсь и падаю на колено, пытаюсь встать, но по второй ноге бьют чем-то холодным и тяжелым, и я с криком обрушиваюсь на лед, едва успевая подставить один локоть, чтобы не разбить лицо. Почти сразу мне на рот ложится массивная, пахнущая едкой смесью из запаха бензина и грязных тряпок ладонь, и мой отчаянный крик тонет, и я не могу пошевелить ногами – одну я, кажется, подвернула, а вторая онемела от удара.
Ну, зачем я сюда повернула? Зачем? Что-то сделать! Срочно надо что-то сделать!
Я пытаюсь хоть немного сосредоточиться взгляд на окружающем, но меня уже тащат за здание колледжа, и я понимаю, что здесь в такое время никого быть не может, и снова жалею о том, что решила пойти здесь пешком.
Я пытаюсь укусить руку, перекрывающую мне не только возможность кричать, но и дыхание – нос заложен от вони, рот закрыт, – и реву что есть сил, но в ответ слышу что-то невнятное, вроде «Молчать, сука» и получаю удар по пояснице, который заставляет меня резко выдохнуть и на несколько секунд обмякнуть и припасть к неровной кирпичной стене. Вонючая рука отпускает мой рот, пока вторая начинает возиться с моим ремнем, пытаясь залезть в джинсы, и я кричу, что есть сил, самым высоким голосом, на который способна, и в этот момент, едва успев разглядеть черты того, кто все это со мной делает, я получаю оглушительный удар по голове, после которого лоб пробивает острая, точечная боль, а спустя несколько секунд там же становится горячо. У меня мутнеет в глазах, я окончательно теряю ориентацию в пространстве, и мир начинает вращаться вокруг, и меня снова куда-то тащат, но теперь я уже ничего не могу с этим поделать, и где-то за миллионы километров я слышу чей-то голос – окликающий, зовущий или просто здоровающийся? Какая чушь! Подумаешь, голос! Я уже не понимаю, что происходит и что это за голос, но уверенно ощущаю удар, расходящийся по всему телу, и только немного проморгавшись и сосредоточившись на своем неподвижном состоянии, понимаю, что меня бросили наземь, и единственное теплое место, которое существует в мире – это одна точка у меня на лбу, а все остальное заледенело и унеслось куда-то вдаль.
Чьи-то голоса – теперь их два или три, – что-то спрашивают у меня, и кто-то поднимает меня, пытается поставить на ноги, но ничего не выходит, и звучит фраза «Может, у нее сотрясение?», и меня берут на руки и куда-то несут, но сейчас мне кажется, что это уже неважно – пусть хоть под машину кинут.
Неужто, это все? Все так кончится? Сколько всего я хотела сделать, и теперь это все – ничто, пустое место – вот что останется от Иры Нечаевой?
В моей голове мешаются незнакомые мне голоса, шум колес, визг сирены, холод там же, откуда еще недавно поступало тепло, и я начинаю засыпать, и начинает безумно сильно жечь во лбу, и я начинаю плакать, хотя и не хочу этого, и мне говорят, что теперь все будет хорошо.
И я верю.
Как выяснилось, череп у меня не самый крепкий, а вот сотрясения так и не сложилось – значит, мозги закреплены надежно. Я стараюсь как можно чаще думать об этом и как можно реже – о том, что сказали полицейские на тему возможной необходимости приехать позже на очную ставку с каким-то Джеком, которого задержали в ночь, когда кто-то невнятно говорящий пробил мне лоб чем-то вроде заточки, отчаявшись молчаливо уговаривать меня пойти с ним и развлечься на улице у стены строительного колледжа. Фактически, двое прохожих, случайно оказавшихся рядом – они ушли со смены позже обычного, ирония судьбы, – единственно спасли меня от того, чтобы либо быть изнасилованной и убитой, причем – не обязательно именно в таком порядке. Худшее в этом то, что я даже не узнала, что это были за мужики, и они почему-то не оказались вписаны в протоколы и не пошли как свидетели. Странно, но по итогу – я даже не знаю имен тех, кто спас мне жизнь. А того, кто ее меня чуть не лишил – возможно, даже встречу воочию.
Врачи обещают, что шов скоро затянется, и рана почти совсем заживет. Я закрепила «невидимкой» прядь волос, чтобы дать ране лучше заживать, и теперь, когда эта прядь она вернется на свое место, она прикроет отметину об этом ужасе, вот только…
{1}
…и я снова дома. Снова обрушиваюсь от усталости на диван в гостиной, которая, мне кажется, никогда не станет детской, хотя чертовски подходит для этой роли – даже в этих нейтральных цветах, которые я так долго подбирала в «Максидоме».