А выплеск-то адреналина действительно неплох. Меня аж штормит. Впервые за много месяцев я ощутил настоящий прилив жизненных сил, ощутил, что могу что-то сделать – пусть и бесполезное и даже вредоносное. И плевать я хотел на всех – что на тех, кто без сексом без разбора жизнь разрушает, что на тех, кто от него отказывается и возводит это в культ. Я ни с кем из них.
А с кем я?
– И что ты теперь хочешь? – выжимаю из себя эти слова, хотя хотел бы высказаться немного более вульгарно и откровенно. – Ну, не томи.
Алена потирает свое аккуратное личико руками, и я замечаю, насколько идеально сделан ее шилак – ни одной лишней черточки, все узоры – как на картинах ранних импрессионистов. Боже, что я несу? Сидения на форумах антионанистов меня точно погубят.
– Я поддерживала тебя до последнего, но больше не могу. Правда. Тебя просто нет.
– Нет?
– Да. Просто не осталось. Для меня. Я не знаю, где ты, с кем ты, но явно не со мной. И каждый раз, когда я хочу пойти навстречу, ты отказываешься.
– Да, конечно, попрекай меня теперь, – я усмехаюсь, отхожу и сажусь на диван, скрестив руки на груди.
– Что?
– То, что слышала. Попрекай, раз ты такая жертва, несчастная дура, связавшаяся с больным.
Алену на несколько секунд охватывает ступор, потом она шевелит губами, вроде как пытаясь что-то сказать, и в итоге закрывает рот ладонью, продолжая пораженно всматриваться куда-то вдаль.
– Да, я не уделял тебе внимания, не драл тебя, как следует. Да, я мудак, что уж там. У меня нет для тебя оправданий. Мне плевать, что ты думаешь.
– Все. Все. Больше нет, – качает головой, глядя прямо мне в лицо. – Он был прав
– Он?
– Он был прав, – повторяет, продолжая отрицательно мотать головой, Алена.
– Кто? Что? Кого ты там уже нашла? С кем ты уже трахаешься вместо меня? Ну, я, конечно, все понимаю, на мой инструмент сейчас спроса нет, должен же был кто-то тебя радовать, ага?
Она больше не говорит ни слова. Просто разворачивается и уходит, даже не закрывая за собой дверь. Я сижу на месте еще несколько минут – может, даже полчаса, черт его знает. Время свернулось в воронку, и я уже на самом ее дне, но пройти дальше не могу, потому что внутри меня столько груза прошедших месяцев, что меня раздуло, и пролезть дальше не выходит. Я сделал то, чего ни в коем случае нельзя было делать, но это же сделать и следовало, причем еще раньше. Она страдала все это время. Наверное. По крайней мере, от угрызений совести – наверняка.
Уже стемнело, хотя еще только пять вечера. Желто-белые гирлянды огней декорируют унылый урбанистический пейзаж за окном, и я стою у окна, прижавшись лбом к холодному стеклопакету и хочу заплакать, ощущая, будто меня начинается заносить снегом вместе с этим пейзажем, но эта иллюзия работает не очень эффективно, и я остаюсь здесь, на этой стороне, а снег все усиливается, и мне хотелось бы выйти, но я не готов. Потому что боюсь, что останусь там – замерзну и окоченею, не в силах сбежать от сирены этого вихря из острых, режущих воздух со свистом снежинок.
Скорее всего, это Антон. Антон Елисеев, прошу не любить и не жаловать – благо, у него хватает и того, и другого. И я, конечно, не против, потому что она сама уходит к нему. Да, пусть даже к кому-то другому. В любом случае, это справедливо – она сама выбирает, с кем быть, и я просто помогаю ей избавиться от груза сомнений. С годами все более четко понимаешь, что знакомство с девушкой и начало отношений должны быть не захватом крепости, а постройкой собственного дома. Когда ты заходишь в захваченную крепость, ты бухаешь от радости, разбрасываешь везде мусор, бьешь захваченных вместе с крепостью слуг и потихоньку разрушаешь захваченное – на радость тем, кто приходит спасти принцессу из этого разрушенного замка. Когда строишь дом – бережно следишь за тем, чтобы все – от фундамента до отделки, – соответствовало твоим и твоих близких интересам, и тебе помогает та, с которой ты это дом строишь, а потому вы оба цените то, что имеете. Я добивался ее когда-то, добивался с жаром и рвением, и теперь также, выбрасывая лишние эмоции наружу, отпускаю. Потому что чинить эту крепость мне больше не по карману. Можно только покинуть. А вандалам или гениальным строителям она достанется – мне уже плевать.
У Лены, когда я встречаюсь с ней в Парке Победы, побитый вид, и, стыдно признаться, в глубине души меня это радует. Нет, я не сторонник поиска высшей справедливости и всего в таком духе, но Лена меня забавляет, а должна же быть и у меня, при всем своеобразии жизненной ситуации, хоть какая-то развлекуха.