Я каждый день выхожу на смену в офис, совершенно не понимая, зачем это мне нужно.
Каждый день разговариваю с людьми, который мне не интересны и не важны.
Каждый день понимаю, что для меня вообще никто не важен.
Каждый день борюсь с мыслью, что не важен и я сам.
А надо ли?
Вспоминая, сколько было водки и сколько вброшено антидепрессантов, я понимаю, что совершил ошибку в количестве таблеток. Либо, как еще один вариант, мне продали не то количество, а выпил я всю пачку россыпью, не считая. Во всяком случае, после промывания желудка выяснилось, что шансы на летальный исход были один к трем, а это не так много, как я планировал.
– Я договорился, все будет, – сообщает Антон Алене, которая сидит рядом с моей кроватью.
На меня он, разумеется, внимания не обращает. Куда уж там.
– Тебе помогут, там очень хорошие специалисты, – увещевает меня Алена. – Они вытащат тебя из этого.
– Ты уверена, что это нужно?
– Да. Ты нам все еще нужен.
– Ему – вряд ли, – киваю в сторону Антона.
Он усмехается и выходит.
– Ты не прав. Он вообще не обязан и пальцем шевелить ни для меня, ни для тебя.
– Ну, с тобой-то иная история, нет?
Алена смотрит на меня несколько ошеломленно. Кажется, я не соответствую образу неудачника, который еще несколько дней назад решил запить горсть антидепрессантов литром водки и остаться навсегда в своей квартире, но был обнаружен потерявшим его Володей за вынесенной сгоряча дверью. Вот интересно, а если бы я просто отвалил и не забыл выключить мобильник, меня бы нашли?
– Хорошо, – киваю, чуствуя дефицит сил для продолжения спора. – Я поеду в дурку, так и быть.
– Это не дурка. Это место, где тебе помогут.
После приятной болтовни с Аленой я ощущаю легкое головокружение и стараюсь побыстрее добраться до палаты и лечь, отвернувшись к стене. В этой клинике на Бехтерева мне осталось еще неделю, и, откровенно говоря, я уже ощущаю, что вещества, которые они тут выписывают, работают на ура, в отличие от бесед с психотерапевтом, которому я говорю то, что он хочет услышать. Алена беспокоит меня все меньше, и хотя Антон явно ей пользуется, потому что она – птица не его полета, и я слышал о его жестоком нраве, она кажется сама себе счастливой. Со мной у нее просто не было бы этого мимолетного периода счастья. А обучиться на своих ошибках она смогла бы с любым. И это в очередной раз убеждает меня в том, что я тогда был прав.
– Федя, пора, – шаловливо сигналит мне медсестра, похлопывая по плечу и показывая на очередную капельницу.
Я пытаюсь найти в себе отвращение к тому, в кого превратился за этот год, но мне сейчас как-то слишком легко для этого, и хотя я знаю, что это просто действие правильно подобранной терапии…
Алчность
…обнаруживаю, как и ожидал, толпу народа и множество фоток. Мне хочется почувствовать хоть что-то, поэтому я останавливаюсь тут, прямо на «техноложке» и сажусь у стены, рядом с толпой, укладывающей новые цветы к фотографиям и расставленным рядом с ними свечам.
– Вы кого-то потеряли? – спрашивает меня блондинка лет сорока в черном платке.
– Да.
И не считаю должным что-либо пояснять. Она понимающе кивает и отводит взгляд в сторону развешанных на стене фотографий. И больше ничего. Никому, на самом деле, не интересно, что именно у тебя произошло.
Четырнадцать погибших, множество покалеченных и изуродованных. Люди, которые кого-то любили и были любимы. Впрочем, люди не способны осознать, чего стоит сам факт того, что их любят. Зачастую нужно просто произойти чему-то такому, как этот теракт, и только тогда у кого-то в голове переключается тумблер понимания, что есть еще что-то, кроме бабла, квартир, машин и отпусков в этом мире. Что-то, что я упустил и даже сейчас, пройдя курс в Бехтерева, не могу даже начать искать. Я пропустил вчерашний сеанс психотерапевта, которому было оплачено за полгода вперед, и не знаю, стоит ли мне ходить к нему дальше. Может, нужно просто чаще ходить вот так, среди людей. Вот только часто ли можно найти столько эмоций в этих людях? В конце концов, даже грусти и скорби. Общество живет по принципу non memento mori. Не помни, пока тебе не тыкнут ей в нос. Я читал, что каждые восемь минут в Питере умирает человек. И только каждые шестнадцать рождается новый. За полтора часа умирают одиннадцать человек. Возможно, половина из них – те, кого зарезали за полтинник в кошельке или кого убил пьяный водитель. Всем плевать. Никто не думает о гражданской ответственности, пока ей не тычут всем подряд в нос популисты. Одни делают это просто так, для самопиара. Другие сводят это с тем, что во всем виноваты дестабилизаторы общества, и надо наказать кого-нибудь побезобиднее. Каждый наживается на этом горе, как может.