Вечером мы с Ольгой, наконец, кончив в позе «шестьдесят девять», расходимся по разных сторонам кровати. Она проглотила все, что вытекло из меня при эякуляции, и нужды идти за салфетками нет. Я не ощущаю никакого вкуса у ее вагины, и это кажется мне странным. Даже никакого послевкусия. Наверное, это предел. Мой член ноет от долгой настойчивой мастурбации маленькой ладонью Ольги в сторону ее рта. Мерзко.
Я не могу понять самого себя. До сих пор. Все просто и слишком сложно одновременно. Я помню, как не мог прикасаться к Ольге первые несколько дней после разговора с Серегой. Помню ее слезы и отъезд ночью с пятницы на субботу к сестре, когда я нажрался до поросячьего визга вместо того, чтобы пойти с ней, как мы договорились заранее, в кино. Мне кажется, я тогда создавал иллюзию отмщения, обращаясь с ней более жестко, чем следовало бы, если бы за ней ничего не числилось, но при этом не объясняя истинной тому причины. Но сейчас я снова могу, пусть уныло, но заниматься с ней сексом, потому что преодолел брезгливость, настроился на осознание того, что она уже отмылась физически, и именно физический контакт не представляет вреда. Сухо, по-деловому, по-животному сношать ее.
Смотрю на маленькое, нагое, распластавшееся по кровати тело Ольги – маленькие сиськи, маленькое лицо. Я словно бы меняю ракурс взгляда на нее, словно бы трезвею и не понимаю, за что вообще можно любить такого человека. Такую лживую продажную тварь под личиной скромности и деловитости. Но гораздо большее разочарование меня постигает, когда я, отлив, подхожу к раковине и смотрю в зеркало. Я не могу понять, за что можно любить этого парня в зеркале. Что он из себя представляет? Что в нем есть нетипичного, уникального? Почему такие, как он находят себе кого-то вообще? Из-за новых «меринов» и «вольво»? Из-за «серых» окладов? Вряд ли, ведь есть интересные, многогранные личности, у которых есть и больше бабок, чем у серых офисных пятен, как этот парень. Закрываю отражение в зеркале ладонью. Не могу больше терпеть. Ухожу на балкон. По дороге подхожу к шкафу, открываю. Ольга все еще считает, что я не знаю, что она, вопреки обещаниям, не бросила курить и надеется, что ультимативно дорогой освежитель дыхания ей помогает. А мне теперь просто плевать. Я достаю из ее сумочки сигарету и пачку спичек с логотипами «кент» и «Две палочки». Закрываю шкаф. Курю на балконе.
Мне становится любопытно, что за шум и гам идут со стороны моря, и я решаю пойти на обзорную площадку, которая находится на крыше отеля и доступна постояльцам за отдельную плату, которую я внес. Ольга спит так крепко, что совершенно не обращает внимания на мои перемещения. Мне кажется, что этот отдых утомляет ее сильнее, чем работа.
Я смотрю на побережье, потом на темный, бездонный массив моря. От берега неторопливо отплывает довольно крупная яхта. Через некоторое время с ее борта вылетает ракета, уносится вверх и где-то высоко превращается в огромный сноп искр. С яхты слышится пьяное восхищенное ликование. Иногда мне кажется, что я – единственный во всем этом долбанном мире, кому нечего праздновать, у кого не осталось никаких поводов для веселья. Мне кажется, что я отдал слишком много жизни той, кто ее не оценил, и сейчас я стою на самом краю, ощущая острый страх того, что пустота, которая образуется с ее уходом, сожрет меня, затянет, сделает слабее. Убьет.
Утром я еду в аэропорт по делу. По срочному делу.
«Если я исчезну, ты будешь скучать по мне?»
«Я буду искать тебя. Мне будет тебя жутко не хватать. Я бы не смогла… Я так к тебе привыкла. Знаешь, иногда жутко не хватает тебя даже тогда, когда я знаю, что вечером ты за мной заедешь. Я как дурочка, да?»
Я не говорю, куда уехал. Еду с местным таксистом, пытающимся что-то мне сказать, но не знающим ни слова по-русски, а по-английски – только то, что нужно, чтобы понять, куда надо ехать клиенту. Я смотрю в окно.
«Иногда мне кажется, мы всегда были вместе»
«Наверное, так и было»
«А почему так?»
«Потому что так и было»
«Ну, неправда, милый, вот пять лет назад, например…»
«Не знаю, что было пять лет назад. Тебя там не было. Значит, этого не было»