Я сообщаю родителям Дианы, что им нужно переговорить с доктором и даю им некоторые вводные, но они мне до конца не верят. Конечно, просто сказать «Все кончено» я не могу. Тем более, что и сам не хотел бы верить в это. Но я впервые видел и слышал этого врача настолько жестким, грубым и однозначным. Он всегда был более деликатен – по долгу профессии он многим людям доносит информацию о том, что они скоро откинут копыта, в разных формах, – но на этот раз все было иначе. Он хотел, чтобы я поверил. Он устал мириться с глупостью нас – тех, чья жалость становится еще опаснее жестокости профессиональных убийц.
Я осторожно обнимаю Диану, и она старается обхватить меня руками, и только сейчас я понимаю, как же она слаба, каким хрупким стало ее тело даже по сравнению с нашей последней прогулкой к лошади. Я сжимаю что-то в своей голове, чтобы не заплакать. Сжимаю и не отпускаю, потому что боюсь того, как она это может понять.
– Я бы так хотел тебя забрать домой. И заберу. Я тебя очень люблю, Диан, понимаешь? Очень.
– Я тебя тоже. Очень.
– Ты просто прекрасна, детка, – я немного отодвигаюсь, чтобы видеть ее лицо, и она видела мое, но продолжаю держать ее в своих объятьях. – Ты помнишь, о чем мы говорили? Про праздники.
– Да.
– Все ведь в силе, правда? Я все организую, и мы с твоими родителями поедем домой. Хорошо?
– Конечно.
– Тебя устроит…мм… «мерседес»? Или, может, лучше «майбах»?
Она почти беззвучно смеется.
– Нет, приезжай за мной только на «бентли», остальное мелковато для меня, ноги не поместятся.
– Все, что угодно, малышка, хоть личный вертолет.
На завтра все готово. Я провел несколько сборов с закладок, и теперь текущие расходы, совмещенные с запасами, обеспечат Диану всем необходимым. Мне почему-то кажется, что если мы с ней перевалим за Новый Год – что-то поменяется. Да, во всех нас глубоко внутри живет наивный дебил, который верит в чудеса. Даже в таком циничном ублюдке, как я. Интересно, а Мишенька верит в новогодние чудеса? И что для него чудо – новая шапка или новые мозги? А для меня? Мне бы не помешало и то, и другое. Мне нужны такие мозги, чтобы я мог придумать средство от рака. В какой-то момент жизни ты понимаешь, что весь тот хлам, с которым ты возился годами – машины, квартиры, мебель, мобильники, бизнес, интриги, – не имеет вообще никого веса, и единственное, что тебе нужно – это одно-единственное чудо или одна-единственная способность, и ее у тебя нет. И ни у кого нет. Даже заплатить некому, хотя и можешь.
Полусобранная елка рядом с метро Большевиков, где я оказываюсь уже поздним вечером – абсолютно выдохшийся и едва бредущий, – смотрится печально, но сверху ее уже кто-то догадался увешать шарами, и она забавно покачивается, и, кажется, вот-вот рухнет, и это на миг кажется мне забавным.
Эта зима так и не торопится становиться зимой. Снег не задерживается даже после ночей с минимальными морозами, и Диане явно нельзя уходить в эту зиму, но и нормальную погоду я купить для нее не могу.
По ночам по дорогам района проносятся быстрые машины, из которых разносятся громкие голоса пьяных девочек, которые вроде как что-то поют и мужиков, которые просто несвязно горланят. Сегодня голоса этих девочек кажутся трелями одиноких, безнадежно потерянных птиц, и, как и птицы, они пропадут на зиму там, где теплее, чтобы вернуться. Но вернуться всем невозможно, и вот я, кажется…
Диана
…ведь год скоро закончится, а я всегда любила Новый год, даже больше Дня Рождения, но в этот раз, когда я думаю про эти праздники, меня посещает жуткий страх, такое чувство, когда засыпаешь, но не до конца, и сразу просыпаешься – чувство перехода из сознания в небытие. Мне говорили, в хосписах по-другому, и там люди не думают о таком, потому что их постоянно чем-то занимают. Может, это правда, а может – нет. Но времени выбирать не осталось. До последних дней я не хотела спать. Боялась, хотя знала, что надо. А теперь почему-то хочу. Очень сильно. Но больше я хочу домой. Папа сказал, что завтра за мной приедут, что обо всем договорились. Вот это здорово. Это единственное, чего я действительно жду.
Сейчас надо немого отдохнуть, а завтра я, наконец, увижу большее, чем территорию больницы. Впервые за последний месяц. Я кладу свой альбом с фотографиями перед собой, кладу на него руку, чтобы чувствовать, что все то, что там изображено, остается со мной, и засыпаю, и в полной тишине и темноте я…
Миша
…и хватаюсь за кольца в решетке забора онкоцентра и повисаю на них и смотрю на абсолютно бездушную, безобразно, бесчеловечно безразличную ко всему происходящему дневную рутину проспекта Ветеранов. Никто и не заметит. Никто и не хватится.