Медленно выдыхаю, глубоко вдыхаю.
– Знаешь, иногда мне хочется просто удавить тебя.
Он усмехается. Делает вид, что ожидал этого.
– Ты слишком сильно зависишь от меня, хотя и не понимаешь этого. Как и твой Саша.
– Ты забрал у меня ребенка.
– Он не ребенок, – морщится.
– Ребенок. Для меня.
– Хорошо, – пожимает плечами. – Тебе напомнить, как ты мешала «геру», кокаин, курила «крэк» в перебивку с «травой» и умудрилась выжить? Напомнить? Или я что-то упускаю?
– Давай. Удиви меня.
– Каждую встречу одно и то же, – отодвигает от себя стакан, чтобы изобразить брезгливость. – И ты еще удивляешься тому, что я всегда пишу Саше, а не тебе? – он кривится, становясь еще более уродливым. – Давай без эмоций, по делу.
– Ты забрал у меня ребенка, – повторяю я и добавляю шепотом. – Мразь.
– Господи, ну о чем ты говоришь? Столько лет прошло.
– Вы все у меня забрали. Ты и твои дружки. И что теперь еще тебе нужно, напомни-ка?
– Мне нужно выкупить часть активов под закладную. Есть небольшая сумма залога. Нужно прокрутить деньги, потому что трем компаням нечем платить по импорту. Потом я могу тебе все вернуть. Это все – под договор, и еще – за каждый день….
– Я все и так знаю.
– Так Саша тебе уже все…
– Все будет также, – я чувствую, как поскрипывают зубы при обрыве попытки выкрикнуть вслед этой фразе длинный список ругательств.
Он явно в замешательстве. Я не видела его потерянным и по-настоящему расстроенным никогда. Он рассчитывал, что я сломаюсь от чего-то, что произошло в моей жизни. Мне кажется, он следил за мной. Я всегда чувствовала чьи-то глаза на затылке. И вот тут – я наношу ответный удар.
– Быть не может. Всегда есть варианты.
– Больше нет. Больше нет вариантов… – повторяю я за Мишей фразу, каждая буква которой бьет мне прямо в висок, но становится сильнее всех тех ругательств, которые я могла бы придумать сама.
– А что Антон? Каково ему будет в этом переплете? Раз уж ты вспоминаешь о своем сыне хоть иногда, как ты говоришь.
– Думай сам, – неторопливо отпиваю вина и облизываю губы, оставляя рот приоткрытым. – Мне плевать.
– Я слишком много вожусь с тобой. Когда-то все могло быть проще. Но я не решился.
– Будь ты проклят!
Я швыряю бокал с едва пригубленным вином в него, и бокал рассыпается на множество мелких осколков. Все наши соседи, разумеется, привязаны взглядом к нам, как и официанты, да и метрдотель. Вот только Игорь успел поднять руки, и его лицо, к сожалению, не расцарапано.
Все, рекорд по времени ведения переговоров с ним не побит. Мне пора сбегать.
Пусть расплатится хотя бы за…
Миша
…но все же кладет пакетик в карман, и мои сомнения рушатся. Возможно, я хотел бы, чтобы после всего сказанного мной он передумал, но тут либо я сказал мало, либо решительности у него хватает. Я когда-нибудь попробую определиться, кем же будет числится Андрей – разменной монетой для множества людей с множеством амбиций, – или тем, кого я свел в могилу в общем списке. Но не сейчас. Да и не факт, что у него все не наладится. Здесь и сейчас единственный, у кого все слишком благополучно – так, что уже никогда ничего не сможет стать просто нормально, – это я.
Мы сидим на мокром искусственном холме, под которым спрятан земляной погреб. Это самый высокий из трех таких холмов, и в детстве все они казались нам настоящими горами. Мы жили здесь действительно долго – все детство, – и иногда – на самом деле, очень редко, – другие дети приходили поиграть с нами – в основном, те, кто жили в Ручьях, на Пискаревском проспекте. Их всегда удивляли наши дощатые одноэтажные дома. Даже скорее – пугали. Они и по сей день кого-то пугают, мне кажется. Своим бессмертием, ведь в них до сих пор живут какие-то рабочие-переселенцы. Потом нас переселили на Крюкова, а кого-то – в коммуналки года на два, после чего, в зависимости от степени прошаренности их родителей, кто-то получил квартиру от государства, кто-то влез в ипотеку, а кто-то до последнего оставался жить в коммуналке и переехал неизвестно куда непосредственно перед тем, как ее снесли. Чтобы построить торговый центр, конечно. Так и разъехался этот рабочий поселок. И прошлое рассыпалось окончательно.
Снега все также практически нет. И, мне кажется, уже не будет. Был один сильный снегопад этой зимой. А потом все растаяло. Прошлым летом я также сидел, но рядом с Дианой на краю обрыва в стороне Мги, и внизу медленно текла река с красноватой водой. В те времена, когда у нас не было той боли, которая скопилась за эти несколько месяцев. Когда она была жива. Почему-то я вспоминаю именно это место, а не другие, куда как более красочные, где мы успели побывать. И я забываю, что может значит место – пусть даже этот наш маленький поселок. Теряюсь в этом окружении. Проблема в том, что что-то поменялось – и вокруг, и конкретно в Андрее – за исключением того, что он только что у меня забрал.