– Почему здесь? – тихо спрашиваю у него.
Он не слышит. Или делает вид.
– Не понимаю.
– Чего?
– Почему здесь?
Он пожимает плечами. Прикусывает фильтр сигареты и задумывается. Холодная тишина идет огромными уродливыми трещинами от гула начинающих работать рядом строительных машин и протяжного грохота медленно ползущих в местное депо поездов.
– Здесь все еще живы.
Смотрю на него. Он трет руку. Потом лицо. Снова руку. Я молчу.
– Здоровы. Здесь мы еще те, кем никогда не будем. Все. Даже те, кого там, – показывает в сторону города, – нет.
– Ясно.
– Здесь все еще вместе.
Кажется, накрапывает дождь. Во всяком случае, что-то влажное оказывается на моем лице. Я хотел бы думать, что это просто питерский зимний дождь, и что где-то Она еще может видеть, как…
Лидия
…скоро меня сильно проморозит от камня набережной, а цистит получить совсем не хотелось бы. Поэтому решать нужно быстро. Я опускаю зеркальце от «диор» и оглядываюсь вокруг.
Холодает. Скоро Нева покроется льдом. Хотя бы немного, но замерзнет. Времени остается все меньше. И места для раздумий. А меня не осталось вовсе. Странно, что лицемерие, которым я всегда пользовалась, отказало именно сейчас, когда оно нужнее всего. Я достаю зеркальце и смотрю на потеки туши, на две черные реки, впадающие в безвестность в районе моих щек. Все это было бесполезно. Улучшения, самолюбование, вложения в статус. Меня раздавило это все. Так, как не давило ни одно из опробованных мною веществ. Меня раздавила тяжесть своего положения, но рычаг пресса опустили люди. Люди вреднее наркотиков. И умирают от первых чаще, чем от вторых. И меня убивают люди. Я не знаю, почему и за что. Я не помню, с чего все началось и почему исчезло все то, что я любила и что было действительно ценным. Но даже если бы вспомнила – уже ничего не изменить. И искать новые зависимости, чтобы снова страдать от них – слишком сложно.
А проще всего – позвонить сейчас Михею и взять у него побольше травы и пакетик героина на сладкое. Я так и сделаю, и он поздравит меня с возвращением. Что будет дальше? Да какое мне дело. Меня уже все равно не осталось. Той, которая так хотела зависеть, чтобы быть счастливой, и так поздно выяснила, что это невозможно. Есть много мест и много лиц и много улыбок. И ни в одной – ни капли меня. Я выкидываю зеркальце в Неву и достаю мобильник. Мне нужно подумать?
Кто вернется из этой зимы целым?
Мне нужно решиться?
Кто вернется из этой зимы?
Мне пора уже взять и…
Миша
…но это не столь важно, потому что я никогда больше ни о ком не заботился. Даже о себе. Справа от меня – Спас-на-Крови. Под ногами – камни брусчатки. То, что нужно для ночной прогулки, конечно же.
Как-то раз я сходил в церковь, когда Диана только начала болеть. Одной беседы с местным специалистом мне хватило, чтобы усвоить, что на все – воля божья. И на этом мой интерес к церкви пропал окончательно, хотя раньше я даже надеялся на то, что какие-то вещи он могут подсказать. Да, так вот наивно.
В общем-то, они просто подтвердили мне ту догадку, что лень и воля божья – суть средства, ведущие к одному результату. Если бы я ничего не сделал – Диана умерла бы. Но всегда можно объяснить, что она понадобилась где-то в раю – значит, воля божья. Пусть только попробуют не пустить ее сразу в рай. Я им всем бошки поотбиваю там. В этом всем, кстати, удобство религии и ее главный секрет – такой вывод я сделал в тот же день. Формальная вера во всевышнего попустительствует главному пороку – лени, нежеланию развиваться, совершенствоваться, уметь нести ответственность за свои ошибки. Будет воля божья – тебя закроют за косяк. Не будет – не закроют. И на меня нет такой воли божьей, ха-ха! Вот я, в три часа ночи, иду с солидной подборкой наркоты в бумажном пакете через весь город – от Ладожской на Крестовский, – со спецзаказом. Иду пешком и не собираюсь брать такси. Видите? Всемогущий сказал, что мне можно, и никто меня не остановит.