– Ну, явно не случайные люди – на это ты намекаешь? Ты-то, небось, свинтил по-быстрому.
– Не верится, что я это слышу.
– Опровергни.
– Не стану. Я все записал на регистратор и даже сохранил запись. Не знаю, зачем.
– Так отдай запись ментам, – вздыхает Антон, показывая, как он утомлен всем этим разговором.
– Зачем это? – ухмыляюсь и пытаюсь отпить, но могу только смочить губы – не лезет в горло.
– Просто чтобы все знали, как было. Это так сложно?
– Европейский менталитет, человек – человеку, – посмеиваюсь. – А у нас – управдом – друг человека. По мне – так пьянь получила свое, а водила – просто жертва ситуации.
– Плевать. Просто неплохо бы хоть иногда делать что-то не за бабки.
– Да я просто из принципа пальцем не пошевелю ради этого пролетарского отребья.
– Царь до челяди без интереса, ага?
Эти шуточки меня вот-вот доведут. Чувствую воротник из жара по всей шее.
– А что не так?
– Ты уверен, что можешь себе это позволить? Ты же вроде как христианин, если верить кресту, который ты на себе таскаешь.
– Что это значит?
– Так, ничего.
– Намекаешь?
– Нет. Просто взываю к совести.
– Я просто не хочу помогать пьяной или обдолбанной швали – вроде той, из-за которой твоя сложносочиненная мамаша откинула копыта.
– Да ладно. Ты-то только и рад был окончательному решению последней проблемы, – бестактно вытягивает ноги и закидывает ладони за голову, бросая мне вызов.
– Не говори так.
– А что?
– Да то, – стучу кулаком по столу и вскакиваю просто потому, что нет сил усидеть. – То, что власть над моими делами перешла в руки малолетнего пустоголового повесы, которому я по жизни дал слишком много. И продолжаю давать слишком много – особенно карманных денег.
– Ты это зря, – как-то слишком спокойно выговаривает Антон и встает.
– Ты не заслужил этой власти! – пытаюсь объяснить ему громко, поскольку спокойный тон не пробивает его язвительность.
– Ага.
Тем не менее, он просто уходит к двери.
– Я хочу, чтоб ты понял, кто твой настоящий друг – твой отец или этот пройдоха в костюмчике от «армани».
Он замирает у открытой двери.
– У меня нет друзей.
И уходит, не прощаясь. Дверь закрывается за его спиной, но я-то, конечно, догонять его не стану. Не дорос еще щенок… Черт!
– Антон! Вернись! Твою мать!
Да уж, именно мать его таким сделала. Дурной пример заразителен. Я снова чувствую, как сохнут губы, и пытаюсь вкинуть в себя эти жалкие полстакана, но не могу. Нажимаю кнопку на столе и громко требую у Лизы принести мне воды.
Ему просто нужно время. Мне кажется, все дело в этом. Он смотрит на мелкие поступки, на локальные блага. А нужно смотреть в перспективе. Все они – молодые, – сейчас слишком торопятся и на советы мудрых людей немного остыть и придержать коней только отмахиваются. Они чувствуют острую конкуренцию, хотя борются не за выживание, а всего лишь за доминирование в мирное время. Долбанные стартаперы пишут свои приложения для таксистов или рекламщиков и зарабатывают на этом за месяц больше, чем я мог в свое время за год, причем постоянно рискуя и ходя по краю. Они все считают, что мы – поднявшиеся в девяностые, – поголовно бандиты и распильщики, но лично я вкалывал, как проклятый, и не принадлежал к тем «конкретным пацанам», которые просто приходили, убивали людей и забирали у них все без голливудской лирики. Я был одним из тех, кто договаривался с ними, и это дорогого стоило, но я вытащил это все, оброс связями, стал человеком, которого уважают – не за то, что он написал программу для сбора таксистов на битых «лансерах» и «грантах», а за способность не теряться в ситуациях, когда можно потерять все, чего достиг, одним неверным шагом. Я посмотрел бы, каково стало этим двигателям торговли с их рекламой и системами распределения неграмотных работяг, если б все сразу стали такими умными, успешными и независимыми. Если бы все стали писать рекламные программки и игры вместо того, чтобы работать. Если бы кончились таксисты и производители товаров, которые так упорно рекламируют – что стали бы делать эти сраные, господи прости, хипстеры? Вот-вот, пошли бы на улицу, искать легкой добычи. Слабохарактерные, недоразвитые, легко поддающиеся на любые уговоры с голодухи. И тогда пришла бы справедливость, и такие люди, как я или даже как мой товарищ Сафронов, несмотря на все его дерьмо, научили бы этих обсосков жить по понятиям, а не в интернете, в идеалистических грезах о справедливости и свободном рынке.