Мне придется просить о помощи родственников или подруг, которых почти не осталось, и это ужасно. Я так давно делала вид, что у меня все прекрасно, что все идет на поправку, и тут – нате, просить о деньгах, просить посидеть с ребенком, если я пойду работать. Иногда я начинаю ненавидеть Лешу, но стараюсь побыстрее придушить в себе это чувство. Я должна его любить. По-своему, как угодно, но любить. Потому что я родила ему сына, и мы – одна семья.
Машинально переключаю с рекламы на какой-то сериал и засматриваюсь. Иногда за всей этой суетой я обнаруживаю себя в месте, которое чуждо мне. И тут же понимаю, что этой мой дом, моя кухня в полусоветском стиле, мой блендер, в который я закладываю овощи для пюре. И все, вроде как, встает на свои места.
На экране девушку с длинными волосами лихо везут на роскошном седане с коричневой кожей, и красотка возмущается, срывает явно дорогое колье и швыряет им в водителя, а он только смеется и закладывает поворот покруче. Я быстро моргаю и возвращаюсь к блендеру, который пора бы запустить.
Покормив Коленьку, который уже улыбается, хоть и одной половиной рта, я скидываю посуду в раковину – поверх нагромождения того, что уже было закинуто туда вчера и позавчера. Открываю окно пошире, чтобы выветрить неприятный запах, который только сейчас учуяла, и закрываю дверь на кухню, чтобы не сквозило. Попереключав каналы, я нахожу городские новости и жду, не покажут ли что-то на тему недавнего происшествия с участием Леши. Вчера обещали получить комментарии отца погибшей. Он, как я поняла, какой-то влиятельный человек, бизнесмен, а то и политик, но я его не знаю. После нескольких репортажей – про дорогу на Наставников и затопление на Ветеранов, – показывают интервью с этим человеком.
Глядя на него, я вижу простого мужчину – лысого, широколицего, с толстыми пальцами, которыми он почему-то часто почесывает лоб. Ничего особенного, он простой мужик, такой же, как и Леша, только с другим размером дохода. Конечно, это важно, но важно и то, что этот человек должен понимать – Леша сделал этот не специально, он и в страшном сне себе не мог представить такого стечния обстоятельств.
– Я бы хотел, чтобы все это решалось в рамках правового поля, и никто не допускал каких-либо домыслов на этот счет. Никаких угроз и разборок, – говорит этот мужчина.
Это хорошо. Если он на людях это говорит, значит, он честный человек, и понимает, о чем все думают.
– Как вы пережили утрату? Вы и Ваша жена, – спрашивает безликий корреспондент и снова направляет микрофон на отца погибшей.
– Мне очень больно, как отцу. Я не знаю, как переживу это. Также нелегко и Ирине. Но я хотел бы правовой справедливости. Мы цивилизованные люди, и должны ими оставаться, иначе чего стоят наши жизни? Пусть разберется правовая инстанция. Все должно быть справедливо.
Да, и инстанция должна отпустить Лешу. Интервью заканчивается, и я выключаю звук. Я наливаю себе чай и только насыпаю сахар, как звонит мобильник.
Звонит лешин старый друг. Он говорит, что только узнал о случившемся через третьи руки, и обещает приехать ко мне, как только вернется с дальнего рейса. Дальнобойщик, насколько я помню. Обещает привезти денег и помочь во всем. Деньги бы действительно не помешали. Я благодарю его и быстро сворачиваю разговор. Мне необходимо держаться в своем стиле – сильной хозяйки, которой не нужна чья-либо помощь. Хотя сейчас это будет смотреться слишком лживо. И еще я думаю о том, что Леше лучше было тоже уйти в дальнобой, как ему когда-то предлагал этот самый приятель. Но куда там – ему нужно было быть ближе к семье. А теперь все заботы семьи – на мне.
Я вспоминаю про чай и кладу три ложки сахара и мешаю, но вкус становится отвратительно сладким, и я бросаю кружку вместе с чаем в раковину, но она не бьется, и даже это меня раздражает.
И еще – Антон. Я только сейчас понимаю, что давно не отвечала на его звонки и не писала ничего. Может, он уже начал забывать про меня? Ясное дело, что я не могу просить у него денег или вроде того, но я могу попросить его о помощи. Ведь у него состоятельный отец, у которого наверняка есть свои связи, и если можно кого-то подключить – так, чтобы никого не обременять, – то это поможет, правда? Он может просто сказать, к кому мне можно прийти и кому надо заплатить. Я же знаю, что они там все продажные. Все эти прокуроры и следователи и депутаты – все продажные. Только нам, простым честным людям никто не предлагает продаться – в хорошем смысле.