– Здесь нельзя…
– Что?
– Пойдемте, присядете…
Хотелось бы понять, как именно до этого дошло. Мне все объяснили, но я ничего уже не понимала. Сначала была паника, а потом – меня словно ударили по голове, и я начала тонуть. Мне в руки суют кофе, и я отпиваю немного, но кофе слишком горячий, и я обжигаю язык. Хочется еще немного поплакать, но уже нечем. И нужно просто делать какие-то вещи, в которых заложен какой-то смысл – и все это только для тех, кто смотрит со стороны.
Допив кофе, я вытаскиваю телефон и звоню своей двоюродной сестре Юле. Мы не встречались уже год, хотя живем в одном городе. Перед новым годом у нее умерла дочь, но я узнала об этом из третьих рук. Я сослалась тогда на занятость и на то, что у Леши проблемы с работой, хотя я сама ничего толком не делала и не искала возможности помочь своей семье деньгами. Он говорил, что все сделает, а я просто заперлась и ждала чуда. И встречалась с Антоном.
– Привет, Юль.
– Привет, Анечка. Ну, как ты?
Мы находим друг друга только в бедах. Все мы можем объединиться только в бедах – тупые русские люди. Наслаждаемся своей жалкой жизнью, пока что-нибудь ни случится. И потом уже находим своих родных и бывших друзей, которые оказываются не бывшими.
– Поможешь с похоронами? А то я не знаю, как да что, да и…
– Как думаешь, Леше надо знать? – спрашиваю я у Кирилла, позвонив ему после Юли.
– В любом случае, у него запрет контактов, пока он в изоляторе, – отвечает Кирилл. – Можно найти возможность, но оно того вряд ли стоит. Я помогу с похоронами, если нужно…
– Нет, помочь с похоронами мне уже нашлось кому. Нам нужен Леша, – прерываюсь, понимая, что говорю что-то не то и договариваю шепотом. – Мне нужен…
Кирилл снова рассказывает о положении дел, явно пытаясь меня отвлечь, но во мне слишком много…
Антон
…и что меня не покидает чувство, будто мы с ним знакомы. Но я бы запомнил такую лживую номенклатурную физиономию. И определенно приписал ему несколько ярлыков для верности.
Константинов кладет карту в конверт и прощупывает его, словно проверяя, что там еще есть.
– Значит, приобщим к материалам дела сразу после экспертизы.
– Позаботьтесь о том, чтобы экспертиза была проведена как можно быстрее.
– Хорошо. Я Вас понимаю. Посадить невиновного человека для меня грех, – показывает крестик на шее, чем вводит меня в легкое недоумение. – Не переживайте. Все будет в рамках правового поля. Вы ничего не передавали адвокату?
– Нет. А почему вы спрашиваете?
Этот вопрос либо выпал случайно, либо должен меня отвлечь. И как мне это узнать наверняка?
– Я к тому, что мы все понимаем, кто пострадавшая и насколько приковано внимание общественности и отца пострадавшей к процессу.
Опять же – либо откровенничает, либо отвлекает. Вертлявый ублюдок.
– Частные структуры всегда находятся под давлением, и поэтому доверять им не стоит, – продолжает он. – Адвокат может быть перекуплен, и он может попросту дисквалифицировать улики. Но что более важно – с ним договориться вы не сможете, потому что он на ясном глазу будет клясться, что действует в интересах клиента.
– У страха глаза велики?
– Вроде того.
Константинов еще раз пожимает конверт, вроде как показывая, что понимает объем его содержимого наощупь.
– Вы же понимаете, что остаток моей благодарности придет после заседания, ага? – добавляю, на всякий случай.
– Конечно.
– И мой личный интерес должен быть никак не отображен в дальнейшем.
– Безусловно.
После выхода от Константинова, я обнаруживаю два уведомления на мобильнике.
«Zu viel zeit»
Это смска от нее.
И пропущенный от Леры. От Леры, который наверняка знал, как серьезно то, что было у него на записи, и ничего не делал. Этот коллаж сообщения и звонка лишний раз напоминает мне о том, что геи в Европе – просто геи. А в России даже геи – какие-то пидорасы. И несмотря на приток беженцев, войну в Сирии и прочее дерьмо я хотел бы вернуться туда…
Леша
…отпивает свой кофе и покачивает головой.
– И что, будет хуже? А? – усмехаюсь ему в лицо.
– Ты явно недооцениваешь нашу работу, – вздыхает, будто правда чем-то опечален. – Ты только вышел из изолятора, и это путешествие должно было тебя чему-то научить.
– А именно?
– С представителями власти не надо спорить, – он снова закуривает; как всегда, чтобы позлить меня. – С нами надо дружить.