Я хотел бы прямо поговорить с ним, но не могу. Любая связь с этим делом – пропасть для меня в будущем. И почему на «газель» вскочила именно Настя Сафронова? Неужто, какой-нибудь гопницы было не найти?
Да и какой смысл мне что-то объяснять адвокатишке? Что-то пошло не так с загрузкой файла, и Кирилл получил нечитаемый огрызок, а копии у меня на руках не оставалось, поскольку лишние улики на моем макбуке мне были ни к чему. Долбанная «Рамблер-почта» не годится даже для одноразовых отправок. И это лишь первая версия произошедшего. А вот вторая куда как интереснее. В каком-то плане, слова Константинова оказались пророческими. Урод, судя по всему, кинул меня – это почти наверняка. Но он намекал и на нечистых на руку адвокатов. И не факт, что дело не в работе этого Кирилла. Подсказать сейчас что-либо Анне в плане общения с адвокатом – тоже не вариант. Я тереблю похолодевшими пальцами пропуск журналиста и быстро покидаю зал заседания, на ходу вызывая такси с уточнением «довезти с ветерком».
Меня пугает то, что искривленное испуганное лицо Ани застряло где-то у меня на подкорке. Меня раздражал даже случайный взгляд на нее, а теперь она смотрит на меня изнутри. И от этого нужно куда-то быстро деться. Я делаю дозу припасенного в маленьком кармашке джинсов порошка – так тихо, как только могу, – но водитель явно замечает это, и когда я поднимаю глаза с расширенными зрачками, он расстроено качает головой – я вижу это в зеркале заднего вида.
– Не рассыпал, надеюсь? – угрюмо бормочет таксист.
– Нет, – мотаю головой явно слишком быстро, но лишь потому, что мне сейчас все нужно делать быстро. – Нет, ничего. Все в норме.
– Ты не в норме.
– Чушь.
– Как знаешь, – пожимает плечами.
– Двойной тариф, если ты молчишь и ничего не видишь, кроме дороги.
– Не стоит, – усмехается и делает музыку погромче.
Из колонок в салоне «бмв» долбит «Fix Me» – одна из этих чертовых попсовых песен, и под громкий острый лид мне кажется, что моя голова вот-вот взорвется, но это нужно просто пережить. Ее лицо пропало, а именно этого я и хотел добиться. Вот только теперь передо мной с каждым ударом синтезатора мелькают другие лица, и я закрываю глаза и едва не плачу, пока водила пытается вырулить для меня быстрый маршрут.
Когда же достроят этот чертов ЗСД?
Лера берет трубку почти мгновенно.
– Ты дома?
– Да. А что ты хотел?
Сбрасываю и уже через пять минут поднимаюсь на этаж и захожу в его квартиру. Все еще можно исправить, я уверен. Лера – в своих модных джинсах-колготках, кедах на голую ногу и с выбритым виском. Новая прическа. Явно куда-то собирался ехать.
– Торопишься? – бросаю на ходу, устремляя шаги к макбуку.
– Не очень. Что ты хочешь? – он спрашивает требовательно, но при этом не делает и шага в мою сторону, а только холодно взирает на то, как я уже копаюсь в его вечно включенном ноутбуке.
И не нахожу там ничего. Папка есть, но именно эта запись из нее удалена.
– Ты это сделал, – хочу спросить его, но само собой получается утверждение.
– Что?
Он подходит поближе, но замирает, как только я вскакиваю из-за ноутбука и слегка вскрикиваю на него.
– Зачем ты это сделал?!
– Не понимаю, о чем ты. Успокойся. Хочешь, я…
– Ты не мог не знать, что это за видео. Ты знал и дочь Сафронова, и его самого.
Держит рот на замке. Исследует языком свои идеальные зубы своим идеальным языком. Идеальный ублюдок.
– Ты все знал. И ты удалил запись теперь, зная, что она нужна мне. Так ведь?
Все еще массирует челюсть языком и молчит.
– Так?! – впервые повышаю голос по-настоящему, и Леру это вырывает из задумчивости.
– Возможно. Ты должен понять…
– Я вас не понимаю. Никого. И не хочу понимать.
Ухожу из квартиры, не закрывая за собой дверь.
– Постой, – пытается докричаться до меня сзади. – Я не мог иначе. Да погоди же ты!
Лифт уезжает раньше, чем Лера догоняет меня. И это спасает его чистенькое идеальное лицо от полного разрушения моими руками.
Удар окаменевшим кулаком в стену лифта. Еще один по зеркалу. Зеркало не бьется. И я все также вижу в нем свое лицо. Отвратительное, монструозное подобие лица. Я крепко зажмуриваюсь и в голос умоляю лифт побыстрее приехать вниз. Все вокруг ватное. Чей-то крик – срывающийся, рефлексирующий, – разрывает воздух в лифте, и на моих щеках проступают слезы отчаяния.
Ах да, это же мой голос. Жалкий немощный голосок несчастного придурка.
Я поверил людям. Продажным тварям. Наивный сукин сын. Просто имбецил. В какой-то момент я вижу, как развязываются ниточки, как все, что казалось мне сокровенным и сложным, упрощается до примитивного, в сравнении с аферами, каждый день творящимися в этой стране, замысла нескольких человек. И меня в этот круг посвященных просто не взяли – как подростка-изгоя в школьную тусовку. Кстати, я как раз и был подростком-изгоем в своей частной школе. Вполне привычно. Но тогда мне это казалось преимуществом.