забери, вместе с его зверюгой, - вспомнил, с чего начал, отец Сулиус. - От этого Проша, толка, прости Господи... вред один от него, в общем. А от его жирной мартышки - еще больше, в который раз брат - апокризиарий[13]
жалуется, что на кухне безобразничает, - оживился настоятель, вспомнив проделки приблудного монастырского обезьяна.
Густав, смекнув, к чему клонит настоятель, аккуратно встал на колени и перекрестился.
- Отпустите грехи мои, дом аббат. Ибо даже левая рука не всегда ведает то, что творит правая... А на мне тень прегрешения сестры и проступки тех, за кого я в ответе перед вами и Богом. Смиренно прошу исповеди...
***
С Николасом Прошем, монастырским облатом по кличке "Проныра", личным фамулусом студиозуса и постоянной головной болью всего аббатства, Густав смог увидеться и поговорить только после сексты[14]
. Еще во время службы подал знак, Ник согласно кивнул, мол, "все понял", и из церкви они вышли вместе, забрав по дороге, рядом с кухней, еще одного, третьего своего компаньона, гомункула Адольфиуса.
Устроились на хозяйственном дворе, подле госпитальной прачечной. Сели на колоду для отбивки белья, греясь на веселом майском солнышке. Прош начал что-то выговаривать вечно голодному ручному обезьяну - лемуру. Зверь из пробирки, вполуха слушая очередной разнос от поильца и кормильца, флегматично пережевывал кусок где-то подтибренного копченого сыра. Наконец, убедившись, что лишних свидетелей нет, Проныра отвлекся от воспитания подопечного кочкодана[15]
и участливо заглянул в лицо Густава, по-дружески похлопав товарища по колену.
- Эк ты схуднул, бедняга! Не кисни! Пузо не болит? Инквизитор невинности не лишил? - за свои идиотские шутки Николас уже не раз оказывался бит (и не только Густавом) но все никак не унимался.
- Иди ты! - отмахнулся Шлеймниц, разыскивая в поясной кошелке кусочек сладкой просфоры, оставленной для Адольфиуса после святого причастия.
- Не пойду! Пока все не расскажешь, - чуть поморщился фамулус, наблюдая, как и без того откормленный до невозможности лемур одновременно запихивает в пасть обмусоленный сыр и булку. - Отец Мартин про тебя все уши прожужжал. От злорадства, чуть не лопается: "Я давно говорил, что этого толстопузого гнать надо. Только не слушал никто. Так сейчас, под пытками, все выложит, инквизитор сразу поймет, какую бестолочь наш аббат под крылом пригрел!", - Николас очень похоже спародировал дребезжащий голос Наставника по рудам.
- Пришлось в пиво ему плюнуть, - продолжил облат. - Не мог же я просто так терпеть, как при мне, моего же благодетеля хают.
Посмотрев на сморщенную, словно от зубной боли, физиономию своего товарища, послушник понял, что слегка перегибает палку и продолжил уже нормальным тоном:
- Давай, выкладывай с подробностями. Как отсидка прошла? На дыбу не вешали?
Студиозус вздохнул, передернул плечами, вспоминая мрачную подвальную келью.
- С подробностями - сильно долго будет. Расскажу... потом, постепенно. Ожиданием пытали, а хуже ничего нет. Про сестру спрашивали, куда они с Йозефом сбежать могли...
- Ну а ты? - облат развернулся к приятелю.
- Я? - Густав хмыкнул. - Отправил их в Гданьск, к Хевелиусам. Правда, они года два, как померли... теперь даже Мастер экзорцизма допросить не сможет. В общем, обошлось. Пока обошлось, - уточнил Шлеймниц. - У нас теперь новая проблема. Меня настоятель из коллегиума исключил... из-за сестры, в общем. Боятся, что к их рясам грязь прилипнет. Сначала я испачкаюсь, а потом и Орден замарается. Предложили на выбор: либо здесь сидеть, ждать, неизвестно чего, либо, в идти в другую школу. Так что, завтра мы с тобой в Мейссен отправляемся, а оттуда - в Ржечь, в Сецехов, - окончил доклад Густав, наблюдая, как у Проша изменяется лицо.
- Э! Подожди! Как так "мы с тобой"? - фамулус едва не подскочил, перепугав резким движением задумчивого ковыряющегося в зубах Адольфиуса.
- А вот так, - студиозус вытащил из своей сумки кусок не раз чищенного пергамента и помахал им в воздухе. - Подорожная на нас двоих. Отец Сулиус распорядился. В мое отсутствие тебя здесь терпеть не будут. А жирного, - Густав кивнул головой в сторону прислушивающегося к их разговору индрика, - тем более. В раз на жаркое пустят. Брат Юлиус давно на него ножи точит, обезьяньи мозги, говорит, деликатес...
- И вовсе он не жирный, - обиделся за погрустневшего лемура Николас. - Он это... фигура у него такая! - нашелся облат. - Значит, нам вместе с тобой тащиться? В такую даль? Через Большой Хребет? Ох... бедные мои ноги... Бедные ноги... а может, мне срочно заболеть? - Проныра решил сделать попытку хоть как-то открутиться от предстоящего похода.
- И не надейся! - Шлеймниц энергично взмахнул рукой. Адольфиус, от осознания предстоящей перспективы, выпучил глаза так, что казалось еще чуть-чуть - и они вылезут из черепа и, издал короткий испуганный "хрю". - Брат инфирмариус[16]
так вылечит, что зад пробкой затыкать придется. И обезьяну - тоже, - добавил студиозус, отгоняя ладонью от носа испорченный воздух. - В общем, остаться не рассчитывай. Меня только задержишь. Смирись с судьбой и начинай собираться в дорогу. Ты понимаешь, о чем я?
Николас прикрыл глаза.
- Понимаю, не дурак. Раз уходим, то и монеты из тайника забрать надо. Денежки в дороге нужны... - Проныра взъерошил отросшие до мочек ушей светло - соломенные волосы. - С другой стороны, почему бы и не прогуляться? А то в Аллендорфе, если честно, уже поднадоело. В новиции я все равно не собираюсь, а разницы, где тебя рукоположат - здесь, или в Ржечи, особой не вижу. Главное, получить теплое местечко, что бы я, с твоей помощью, мог делать наш маленький гешефт.
Густав пожал плечами.
- Все в руках Господа. И моя карьера, и - твое благополучие. Лишь бы подальше от Sanctum Officium[17]
. Сходи в деревню, постарайся раздобыть продуктов. На монастырском пайке мы далеко не уйдем. А завтра к вечеру нужно добраться до Эрфурта, заночуем в монастыре Святого Августина.
- Может, лучше, в таверне? - с надеждой забросил удочку Николас. - Тебе, после подвала, полезно будет! Хорошо поужинаем, послушаем новости, выспимся на мягких кроватях, а не на соломенных тюфяках... с животом, набитым всякой дрянью, - добавил Проныра, уклоняясь от подзатыльника.
- Не богохульствуй, - Густав сурово пресек попытку облата пожить в роскоши. - Господь дает монахам блага духовные, а не мирские. Нам предоставят кров, и пищу, благословленную настоятелем, а это будет получше еды, которая недавно тявкала или мяукала. А деньги нам потребуются, дабы не идти пешком. Или ты предпочтешь тащить Адольфиуса на закорках? - и студиозус скептически уставился на фамулуса, как бы оценивая физические возможности последнего.
Уважения они не вызывали. Низкорослый и худой, с узкими плечами и тонкими плетьми рук, крупной головой с лохматой шевелюрой, стриженной "под горшок", большим носом, увенчанным очками в позеленевшей бронзовой оправе, за которыми прятались хитрые серые глаза, мясистыми, словно у мавра, губами, редкой козлиной бороденкой и шеей толщиной в черенок мотыги, облат, скорее походил на мокрого растрепанного воробья, чем на рыцарского тяжеловоза - дестриэ.
В ответ Николас покрутил указательным пальцем у виска, жест, у него означавший: "Ты что, рехнулся?", и высказался:
- Нет, положительно, тебе в голову иногда приходят светлые идеи. Правда, как мне кажется, тут ты печешься не только о моих, но и о своих удобствах. Это правильно... Так может, в деревне поспрашивать, вдруг, кто завтра в Эрфурт отправляется?
- Обязательно спроси! - поддержал Густав. - Не то мы к августинцам только на Петра и Павла[18]
поспеем. Даже если обезьян будет всю дорогу бежать.
Индрик, обиженный критикой в сторону своей персоны, выразил недовольство, показав студиозусу длинный коричневый язык. Густав только покачал головой. Проныра не раз утверждал, что лемур все понимает и может изъясняться жестами, которые он (Проныра) даже может перевести на человеческий язык. Но переводил редко, потому что перевод, как правило, получался очень уж похабный.