Еще в школе Иван писал стихи о дружбе, о своем городе, о товарищах. Но никому их не показывал. Они оставались ни кем не читанные в его общей тетради. В цехе Иван написал стихотворение тоже о товарищах, но теперь ему хотелось, чтобы его прочитали все. Он принес его в редакцию городской газеты. Редактор прочитал стихотворение и сказал: «Будем печатать».
На другой день оно появилось в газете и называлось «Вальцовщики». Шулаев помнил его и теперь:
Вскоре фамилия Шулаева появилась в приказе директора комбината, направлявшего на учебу в институт группу молодых грамотных рабочих. Свое совершеннолетие Иван Шулаев отметил новым расписанием своей жизни: в пять утра — подъем, в семь — прием смены в цехе. В пять вечера — институт. Час на подготовку к занятиям. В шесть — лекции. Он добирался домой в двенадцать ночи и снова заводил будильник на пять утра.
Спустя два года он познакомился в институте с девушкой, эвакуированной из Воронежа. Ее звали Шурой. А в сорок шестом, когда Иван работал уже над дипломным проектом, они поженились.
После окончания института Шулаев продолжал работать на том же прокатном стане «300-3», только теперь в должности начальника смены. Вместе с другими инженерами он занимался автоматизацией прокатки. Вальцовщики уже не ловили заготовки стальными клещами.
За эти годы гора Магнитная заметно осела, и на ней все реже грохотали взрывы. Деревянный домик плотника Петра Шулаева был давно снесен. На том месте вырос новый прокатный цех.
С тех пор, как подросток с темными глазами и широкими мальчишечьими ладонями пришел в цех катать военный металл, прошло два десятилетия. Он уже защитил диссертацию на тему: «Исследование калибровок непрерывно-заготовочных станов», получил ученую степень кандидата технических наук. В «Металлургиздате» вышла его книга «Прокатка на обжимных и заготовочных станах». А теперь здесь, в Индии, он, как мог, помогал развитию индийской металлургии.
В Индии каждый уголок Магнитки виделся Ивану Петровичу с яркостью «почти осязаемой. Ему слышался гул родного прокатного цеха; в трудные минуты он мысленно советовался с людьми, с которыми проработал много лет. Он знал сдержанность магнитогорских металлургов и сам был сдержан, но теперь в письмах не таил того, что просилось из глубины души.
«Мне все дорого, что связано с Магниткой, полюбив которую однажды, никогда уже не забудешь. За словами «Магнитогорский комбинат» кроется многое. И его всемирная известность, и его высокие темпы работы, и его люди особой, магнитогорской, породы».
Горячим пропагандистом его технических идей на Бхилайском заводе стал индийский инженер Раджагополан. Высокообразованный специалист, особенно в области свойств металла, он возглавлял на заводе лабораторию. Раджагополан часто спускался из лаборатории, приходил в цех, и они подолгу обсуждали вопросы прокатки, находя общий инженерный язык и понимание. А вскоре у Шулаева установились дружеские отношения и с инженером Панджем. Наступил месяц, когда блюминг прокатал сто тысяч тонн проката. Вот тогда-то к Шулаеву подошел взволнованный Пандж:
— Вы, русские, оказались правы, мистер Шулаев. Это настоящая победа. — Пандж протянул Ивану Петровичу руку.
Шулаев в эту минуту испытывал чувство гордости не только магнитогорца, но и русского советского человека. Однажды индийский инженер пригласил его в гости. Когда сидели за столом, к сыну хозяина приехали на мотороллере два американских парня. У одного темное лицо обрамляла густая борода, другой — рыжеватый, был совсем юнцом. Представляя их, хозяин сказал:
— Это молодые американцы из «Корпуса мира».
Иван Петрович не раз видел мотороллер американцев вблизи жилья русских и сейчас с любопытством приглядывался к ним. Завязалась беседа. Один из парней имел диплом Чикагского университета, другой получил образование филолога в Филадельфии. Но в Индию они прибыли как специалисты по разведению высокопородных кур. Странная миссия посланцев «Корпуса мира» не удивляла. Было известно, что эта организация использовала любую ширму, чтоб заслать в ту или иную страну своих людей для далеко не благородной деятельности. Вот и сейчас американцы проявляли повышенный интерес к подробностям жизни советских специалистов. Они говорили громко, неприятно. Шулаев поднялся.